Даль

Из Крыма, с театра военных действий, посылал письма к жене великий хирург Пирогов — впрочем, адрес («насылка») жены значился лишь на конверте, подлинным адресатом была не Александра Антоновна Пирогова («милый ангел», «ненаглядная Саша»), но вся образованная Россия, которой Пирогов жаждал рассказать «истинную правду» о войне («письмо о Меншикове можешь дать прочесть теперь всем»). Горячие, стремительные строки пироговских писем переполнены тем чувством, которое жило в сердце каждого русского; в них рассказ о героизме народа и бездушной подлости властей («сердце замирает, когда видишь перед глазами, в каких руках судьба войны»). Всякому, кто идет по пути бескорыстного служения отчизне, непременно подставляют ногу, требуют от него «вида», а не «дела», а Пирогов «не привык делать что бы то ни было только для вида»: «Не хочу видеть моими глазами бесславия моей родины… Я люблю Россию, люблю честь родины, а не чины: это врожденное, его из сердца не вырвешь и не переделаешь».

Даль писал в Севастополь к Пирогову: хирург в одном из писем оценил справедливость Далева суждения, высказанного пословицей: «Наши кишки и тонкие, да долгие, хоть жилимся, да тянемся». Писем Даля «вся Россия» не читала: он отправлял их из Нижнего по точным адресам, не рассчитывал (и не хотел), чтобы их «пускали по рукам». Но в письмах своих он так же искренне и горячо, как Пирогов, раскрывал душу, так же страстно судил, рядил и пророчил. Даль, ссылаясь, между прочим, на Отечественную войну («бывший за нашу память пример»), трезво размышляет о разном отношении народа к войне навязанной, оборонительной, и войне захватнической: цель войны определяет дух (и единодушие!) народа. «Если бы мы вели войну заграничную, то суждения могли бы еще быть различны, но доколе мы сами только отбиваемся от наступника… ни в одной русской голове не может угнездиться иной помысел, как вставать поголовно…» Даль высказывает в письмах и соображения чисто военные, «стратегические»; высказанные в трудную, «лихую» для отчизны годину, они привлекают опять-таки трезвостью, здравомышлением и оптимизмом, о котором Даль пишет в словаре: «убежденье, что все на свете идет к лучшему». Враг «может занять стотысячною армиею любую береговую местность, сделать внезапную вылазку, но он может держаться на ней только доколе будет стоять в таких силах и не углубится в материк, — пророчит старый вояка Даль. — …Устойчивость наша должна взять верх. Чем более неприятель захватит, тем труднее ему оградить и удержать занятое, тем легче будет нам обходить его и поражать по частям».

4

Думая о том, что происходит сегодня на Крымском полуострове, Даль не может оградить себя от мыслей о завтра, об итогах войны, и, несмотря на лихую пору, убежденье, что все идет к лучшему, опять берет в нем верх: «Рано ли, поздно ли золото всплывет из этой грязи и возьмет свое», «отчизна наша должна выйти из борьбы со славою и честию; наука, в том значении, как понимает слово это народ, великое дело, а она, конечно, послужит нам не к худу, а к добру».

Думы Даля о будущем отечества неизбежно приводят его к мысли, что никакая наука, вынесенная русским народом и обществом из затяжной и в конечном счете проигранной войны, невозможна без высказанной вслух правды: «Не в силе бог, а в правде», — пишет любитель пословиц Даль.

Чтобы извлечь уроки из поражения, надо осознать его причины; чтобы осознать причины, надо знать и осмыслить истинное положение вещей. С пятидесятых годов тема правды становится одной из ведущих в письмах Даля: «Пошли нам, Господи, святую правду свою, вот мы чем оскудели. Разреши, Господи, уста наши на такие речи, чтобы слушать их и царю, и народу». Великому князю Константину Николаевичу он смело пишет о том, что лишь открытое и справедливое освещение «положения дел наших» (вместо «немногих и весьма неясных слов») может поддерживать «всеобщее, единодушное и живое участие всех сословии в настоящих событиях» (то есть Крымской войне). И суть дела тут не в личных свойствах «правдивого» Даля — в жизни общества наступает пора, когда потребность знать правду о положении дел становится острой, как боль, общественной необходимостью.

Рядом с Далевым «не слыть, а быть» становится девиз Пирогова «быть, а не казаться». Люди узнавали правду из «Севастопольских писем» Пирогова и «Севастопольских рассказов» Льва Толстого: «Герой же моей повести, которого я люблю всеми силами души… и который всегда был, есть и будет прекрасен, — правда».

«ВЕРНЫЕ ПОНЯТИЯ» И «ОПАСНЫЕ ЗАБЛУЖДЕНИЯ»

1

После Крымской войны общество оживилось, люди бурно обсуждали «злобы дня» — у всех нашлось что сказать. Мудрено ли, что Даль, который ехал в Нижний «жить тихо» и похвастывался «одиночеством», откладывал по временам словарь, чтобы и свое слово сказать о том, что волновало всех.