Далекие огни

— Ах ты, собачий душегуб, врешь ты! — накинулась на него Варвара Васильевна. — Чтоб мне не пойти с сыном… Да что он — разбойник или вор?

— Этого я не могу знать… А ты не ори, тетка. А то враз огрею ключом…

— Ты не ходи, мама, — сказал Володя, с неприязнью глядя на Макара.

Макар повесил на доску контрольный номер, равнодушно высморкавшись, вытер пальцы о засаленные штаны, положил на плечо молоток и ключ и, переваливаясь, зашагал от будки.

Поручив переезд Марийке, Варвара Васильевна пошла с Володей на станцию.

В маленьком жандармском кабинете с единственным окном; сидели двое — Евстигнеич и приехавший из Подгорска старший жандармский унтер-офицер Заломайко. Сквозь заржавленные решетки окна скупо пробивались солнечные лучи. В кабинете стоял затхлый запах, свойственный плохо проветриваемым казенным помещениям. Жандармская комната служила и станционной кордегардией, — сюда приводили и запирали на ночь, всех снимаемых с поездов подозрительных лиц, железнодорожных «зайцев» и воров.

— Тетка, а ты зачем? — трубным басом спросил Варвару Васильевну Заломайко, когда она и Володя несмело вошли в кабинет.

— А зачем вы моего сына позвали? Я — мать и хочу…

— Выйди, выйди, — сказал жандарм и поправил свисающие с толстого плеча вылинявшие аксельбанты. — Когда будет нужно, тебя позовут.

— Удались, Дементьева, — повторил приказание Евстигнеич.

Варвара Васильевна раскрыла рот, хотела сказать еще что-то и не успела: Заломайко вытолкнул ее за дверь.

— И не смей входить.

«Говорил ей — не ходи», — с жалостью подумал Володя, возмущенный и подавленный грубостью жандарма.

Он стоял у двери, опустив руки, так же, как стоял когда-то перед гимназическим советом.

— Как фамилия? — протрубил Заломайко.

— Дементьев Владимир.

— Сколько лет?

— Пятнадцать.

Володя отвечал тихо, не слыша собственного голоса. Серые, засаленные чьими-то спинами стены каморки будто сдвигались, вокруг него все теснее.

— Учение закончил? — гремел жандарм.

— Закончил…

— На работу поступил?

— Поступил.

— Куда?

— Табельщиком к дорожному мастеру седьмого околотка.

— Так…

Заломайко самодовольно покрутил усы, отвалился на спинку стула. Голос его зазвучал более благодушно и миролюбиво:

— Ты это шо ж, Дементьев, уже политикой занимаешься? Книжки читаешь? Такой молодой, а какой дошлый, а? Свинаренко, вы чуете?

Жандарм насмешливо жмурил добродушно-веселые глаза.

— Я читаю книжки, какие читают все ученики железнодорожного училища, — вертя в руках картуз, ответил Володя. — И какие книжки нельзя читать, я не знаю…

— А разве Ковригин тебе не говорил? Ты, Дементьев, не бреши, а кажи правду. Какие тебе еще давал книжки Ковригин?

— Виктора Гюго, Диккенса, Марка Твэна, Вальтер Скотта, — глядя в потолок, стал перечислять Володя. Он назвал с десяток любимых авторов, и при каждом новом имени глаза Заломайко становились все шире и бессмысленнее.

— О, чуете, Свинаренко?.. Какой грамотный, га! — подмигнул он Евстигнеичу. — Я же вам казал. Самые настоящие крамольные сочинители… Ты вот шо, Дементьев, — важно и строго обратился к Володе Заломайко. — Ты брось читать такие книги, всяких там скотов и жидов, вроде Марка Диккенса.

Володя не сдержал улыбки, покраснел.

— Ты чего зубы скалишь? — опять повысил голос жандарм. — Я тебе поскалю, ты мне смотри! Ты должон вот какие книги читать… Ты журнал «Ниву» читал? «Родину» читал? Нет? Так вот читай… Потом Арцыбашев писатель есть… Обязательно почитай «Санина». Там, брат, про баб здорово написано. А тебе, Дементьев, уже и про баб следовает знать. Ты парень молодой, красивый… Потом — графиню Салиас почитай… «Искра Божия». Альбо про Нат Пинкертона. От, брат, книга так книга… Да мало ли книг, самых великолепных, полезных для развития ума! А ежели, скажем, ты будешь скотов всяких книги читать, то, брат Дементьев, плохо тебе будет. Я вот с тобой зараз говорю, как с малолетним, а тогда — держись… Зараз мы тебя отдаем под ответственный надзор родителей, а тогда — в случае чего, арестантский вагон и Сибирь. Понял?

Заломайко сердито поворочал веселыми глазами.

— Теперь ты мне шо скажи, Дементьев. Шо тебе еще Ковригин этот самый говорил?

— О науках говорил… О географии, о химии, о биологии. Как надо дальше учиться. Он мне советовал в гимназию поступить. И я готовился.

— В гимназию?! Ах ты, бисов сын… — удивился Заломайко. — Ну не шкода этот Ковригин? Вы послухайте, Свинаренко. В гимназию, а?! Ну, а шо сказали тебе в гимназии?

— Не приняли… — опустил Володя вихрастую голову.

— И хорошо сделали, — обрадовался жандарм. — Тебе другой головы не надо. Ты и так умный хлопец. Еще шо говорил Ковригин?

— Больше ничего… Он уроки нам разъяснял.

Заломайко долго крутил темные лоснящиеся усы, с ленивым любопытством разглядывая Володю.