Далекие Шатры

Это произошло зимой 1849 года, и с тех пор по роду работы своего мужа она объездила почти весь огромный субконтинент, где уже три поколения обоих семейств, Кэррол и Виккари, служили сначала Ост-Индской компании, а позже – королеве. Чем больше миссис Виккари узнавала Индию, тем сильнее любила эту страну и уважала местных жителей, близким знакомством со многими из которых гордилась, ибо, в отличие от миссис Харлоу, она в свое время твердо решила овладеть по меньшей мере четырьмя основными индийскими языками и научилась говорить на них с завидной беглостью. Когда холера отняла у нее единственного ребенка, а Великое восстание сипаев 1857 года унесло жизни ее отца, матери, сестры Сары и трех Сариных маленьких детей, погибших в ужасном биби-гурхе в Канпуре, она не предалась отчаянию, не утратила чувства меры и справедливости и даже в страшные дни, последовавшие за восстанием, не позволила себе опуститься до ненависти.

В этом отношении, как и во всех остальных, Эдит Виккари была отнюдь не единственной в своем роде. Но поскольку она оказалась первым человеком подобного склада, встреченным Ашем, именно благодаря ей он навсегда прогнал возникшее у него с недавних пор подозрение, что миссис Харлоу и ее спутницы, которые громко смеялись и разговаривали во время молитвы в мечети Джама-Масджид, являются типичными английскими мэм-сахиб и других в Индии просто нет. За одно только это Аш с готовностью простил бы миссис Виккари почти все – даже то, что она невольно лишила его возможности видеться с Белиндой в ходе путешествия на север так часто, как он надеялся.

Если не считать этого досадного обстоятельства, дни проходили приятно. Было здорово снова находиться с Зарином и слышать знакомую речь, пока за окнами проплывали памятные с детства пейзажи. Было здорово есть пищу, которую Гулбаз покупал с прилавков в деревнях – карри, чечевицу, рис, чапати, липкие леденцы в блестящей фольге – и часто подавал на широких зеленых листьях, и запивать все молоком буйволицы или свежей водой из колодцев, имевшихся во всех деревушках. Названия городишек и рек, вид каждого крохотного селения вдруг оказывались знакомыми: именно здесь они с Ситой странствовали в месяцы, последовавшие за побегом из Гулкота.

Карнал, Амбала, Лудхиана, Джаландхар, Амритсар и Лахор, реки Сатледж и Рави. Все эти места Аш знал… Температура воздуха с середины утра и почти до самого вечера оставалась неприятно высокой, и краска на крыше и стенках гхари пузырилась под палящими лучами солнца. Но по мере того как изможденные пони влекли грохочущие повозки дальше и дальше через плодородные пахотные земли, воздух становился все прохладнее, и наконец настал день, когда Аш, выйдя на рассвете из гхари, чтобы размять ноги на обочине дороги, увидел на северном горизонте длинную зубчатую полосу, бледно-розовую на фоне холодной зелени неба, и понял, что смотрит на заснеженные вершины Гималаев.

Сердце перевернулось у него в груди, и слезы подступили к глазам. Неожиданно ему захотелось рассмеяться, расплакаться и закричать во все горло – или помолиться, как молились Зарин, Алаяр и их единоверцы. Только обратиться лицом не в сторону Мекки, а к горам, его собственным горам, в чьей тени он появился на свет, – к Дур-Хайме, которой он молился в детстве. Где-то там возвышались Далекие Шатры с Таракаласом, или Звездной башней, сверкая в первых лучах восходящего солнца. И где-то там находилась заветная долина, куда Сита так хотела добраться перед смертью и куда он сам непременно доберется однажды.

Накануне вечером они остановились на окраине маленькой деревушки, поблизости от прилавка торговца пищей. Аш купил пригоршню вареного риса и, вспомнив свои жертвоприношения Дур-Хайме на балконе Павлиньей башни в Гулкоте, рассыпал его по мокрой от росы земле. Быть может, это принесет ему удачу. Сероголовая равнинная ворона и голодная бродячая собака жадно набросились на угощение, и вид тощей дворняги внезапно отвлек его от мыслей о далеком прошлом. Гулкот и Дур-Хайма разом вылетели из головы, и не Ашок, а Аштон Пелам-Мартин купил полдюжины чапати и скормил изможденной собаке, и не сын Ситы, а сын Изабеллы снова забрался в гхари, удобно уселся там, засунув руки в карманы, и принялся насвистывать «Джон Пил», когда солнце вышло из-за горизонта и залило равнины ярким светом.

– А! Я снова чую запах родины, – сказал Алар, принюхиваясь, точно старый конь, услышавший запах своей конюшни. – Теперь не беда, коли эти гхари развалятся: при необходимости остаток пути мы сможем пройти пешком.

Алаяр не доверял наемным повозкам и был убежден, что частые остановки объясняются лишь бестолковостью кучеров.

Гхари не развалились, но преградившая путь канава и размытый вследствие разлива реки участок дороги в полмили стали причиной двухдневной задержки, и путешественникам пришлось остановиться в ближайшем дак-бунгало, пока дорогу восстанавливали.