Далекие зимние вечера. Рассказы

- Пиво, просто… - Егор покачал головой и выпил. - Кху! Но реактивные, те тоже опасные. Тот, если что сломалось, топором летит вниз. Тут уж сразу… И костей почом не соберут. Триста грамм от человека остается. Вместе с одеждой.

Егор нахмурился и внимательно посмотрел на четверть. Бабка взяла ее и унесла в прихожую комнату. Егор посидел немного и встал. Его слегка качнуло.

- А вообще-то не бойтесь! - громко сказал он. - Садитесь только подальше от кабины - в хвост - и летите. Ну, пойду…

Он грузно прошел к двери, надел полушубок, шапку.

- Поклон Павлу Сергеевичу передавайте. Ну, пиво у тебя, Маланья! Просто…

Бабка была недовольна, что Егор так скоро захмелел - не поговорили толком.

- Слабый ты какой-то стал, Егор.

- Устал, поэтому. - Егор снял с воротника полушубка соломинку. - Говорил нашим деятелям: давайте вывезем летом сено - нет! А сейчас, после этого бурана, дороги все позанесло. Весь день сегодня пластались, насилу к ближним стогам пробились. Да еще пиво у тебя такое… - Егор покачал головой, засмеялся. - Ну, пошел. Ничего, не робейте - летите. Садитесь только подальше от кабины. До свиданья.

- До свиданья, - сказал Шурка.

Егор вышел; слышно было, как он осторожно спустился с высокого крыльца, прошел по двору, скрипнул калиткой и на улице негромко запел:

Раскинулось море широко…

И замолчал.

Бабка задумчиво и горестно смотрела в темное окно. Шурка перечитывал, то, что записал за Егором.

- Страшно, Шурка, - сказала бабка.

- Летают же люди…

- Поедем лучше на поезде?

- На поезде - это как раз все мои каникулы на дорогу уйдут.

- Господи, господи! - вздохнула. бабка. - Давай писать Павлу. А телеграмму анулироваем.

Шурка вырвал из тетрадки еще один лист.

- Значит, не полетим?

- Куда же лететь - страсть такая, батюшки мои! Соберут потом триста грамм…

Шурка задумался.

- Пиши: дорогой сынок Паша, посоветовалась я тут со знающими людями…

Шурка склонился к бумаге.

- Порассказали они нам, как летают на этих самолетах… И мы с Шуркой решили так: поедем уж летом на поезде. Оно, знамо, можно бы и теперь, но у Шурки шибко короткие каникулы получается…

Шурка секунду-две помешкал и продолжал писать:

«А теперь, дядя Паша, это я пишу, от себя. Бабоньку напугал дядя Егор Лизунов, завхоз наш, если вы помните. Он, например, привел такой факт: он выглянул в окно и видит, что мотор горит. Если бы это было так, то летчик стал бы сшибать пламя скоростью, как это обычно делается. Я предполагаю, что он увидел пламя из выхлопной трубы и поднял панику. Вы, пожалуйста, напишите бабоньке, что это не страшно, но про меня - что это я вам написал - не пишите. А то и летом она тоже не поедет. Тут огород пойдет, свиннота разная, куры, гуси - она сроду от них не уедет. Мы же все-таки сельские жители еще. А мне ужасно охота Москву поглядеть. Мы ее проходим в школе по географии и по истории, но это, сами понимаете, не то. А еще дядя Егор сказал, например, что пассажирам не даются парашюты. Это уже шантаж. Но бабонька верит. Пожалуйста, дядя Паша, пристыдите ее. Она же вас ужасно любит. Так вот вы ей и скажите: как же это так, мама, сын у вас сам летчик. Герой Советского Союза, много раз награжденный, а вы боитесь летать на каком-то несчастном гражданском самолете! В то время, когда мы уже преодолели звуковой барьер. Напишите так, она вмиг полетит. Она же очень гордится вами. Конечно - заслуженно. Я лично тоже горжусь. Но мне ужасно охота глянуть на Москву. Ну, пока до свиданья. С приветом - Александр».

А бабка между тем диктовала:

- Поближе туда к осени поедем. Там и грибки пойдут, солонинки какой-нибудь можно успеть приготовить, варенья сварить облепишного. В Москве-то ведь все в купли. Да и не сделают они так, как я по-домашнему сделаю. Вот так, сынок. Поклон жене своей и ребятишкам от меня и от Шурки. Все пока. Записал?

- Записал.

Бабка взяла лист, вложила в конверт и сама написала адрес:

«Москва, Ленинский проспект, д. 78, кв. 156.

Герою Советского Союза Любавину Павлу Игнатьевичу.

От матери его из Сибири».

Адрес она всегда подписывала сама: знала, что так дойдет вернее.

- Вот так. Не тоскуй, Шурка. Летом поедем.

- А я и не тоскую. Но ты все-таки помаленьку собирайся: возьмешь да надумаешь лететь.

Бабка посмотрела на внука и ничего не сказала.

Ночью Шурка слышал, как она ворочалась на печи, тихонько вздыхала и шептала что-то.

Шурка тоже не спал. Думал. Много необыкновенного сулила жизнь в ближайшем будущем. О таком даже не мечталось никогда.

- Шурк! - позвала бабка.

- А?

- Павла-то, наверно, в Кремль пускают?

- Наверно. А что?

- Побывать бы хоть разок там… посмотреть.

- Туда сейчас всех пускают.

Бабка некоторое время молчала.

- Так и пустили всех, - недоверчиво сказала она.

- Нам Николай Васильевич рассказывал.

Еще с минуту молчали.

- Но ты тоже, бабонька: где там смелая, а тут испугалась чего-то, - сказал Шурка недовольно. - Чего ты испугалась-то?

- Спи знай, - приказала бабка. - Храбрец. Сам первый в штаны наложишь.

- Спорим, что не испугаюсь?

- Спи знай. А то завтра в школу опять не добудишься.

Шурка затих.

РЫЖИЙ