Далекий дом

— Конечно, если ты сейчас намерена выйти на улицу, то увидишь любопытных, которые небось досадуют, что забор лошадника Хемета не имеет щелей. Но через три дня они отпразднуют свое любопытство, и тогда ты можешь не смущаться.

— А ты не знаешь, куда он исчез? — спросила она, как бы оживая от его слов и, может, и вправду полагая, что отец знает что-то такое, чего не знают другие.

Но он ответил серьезно:

— А этого я не знаю, дочка. Впрочем, — сказал он, — ты, наверно, узнаешь это и из его письма. А?

Она кивнула и с улыбкой покачала головой.

— Я приехал… — сказал он с таким восторгом и дружелюбием, что вызвал улыбку на хмуроватом лице этого пилота. (Наверно, пилота!)

— Вижу, что приехал, — сказал парень. — Откуда?

— Из Маленького Города. Понимаешь, вчера… только вчера Батурины говорят…

— Кто такие Батурины?

— Да сыновья Батурина, мастера по яликам!..

Парень расхохотался, но смех его был приятен Якубу. Он означал, что здесь никто знать не знает про мастера по яликам Батурина и слыхом не слыхал про лошадника Хемета или печника Сабура; этот смех еще раз как бы подчеркнул, как он далек теперь от всего, что вчера еще тяготело над ним. И он от души рассмеялся.

— Веселый, — сказал парень.

— Я веселый! — подтвердил он так решительно, что именно это качество будто бы главное для будущего пилота.

Потом они пили чай в одном из сооружений, которые так похожи были на ящики (это и правда были ящики, в которых привезена была матчасть планера), и он с таким восторгом озирал стены и смеялся довольным смехом, что парень предположил:

— Тебе, наверно, негде жить? Я живу тут, — он неопределенно повел рукой, и слова его, и жест прозвучали очень многозначительно. — Пока будешь ночевать со мной, а там — обстоятельства подскажут. А зовут меня Дмитрием.

Потом они подметали ангар, складывали инструменты в мастерских, затем опять сели в прохладной мастерской, где так заманчиво пахло клеем, стружкой, металлической пылью.

— Ты не учился в ФЗО? — спросил Дмитрий.

— В «Вулкане»? Нет. Но я учился в техникуме, а работал в земотделе…

— После «Вулкана» ребята подкованные приходят, — сказал Дмитрий, — авиамодельное дело знают — будь здоров!

Сам Дмитрий, оказывается, учился в ФЗО, а потом одним из первых был принят на летно-планерную станцию. А так как ни семьи, ни родных у него нет, то и живет он здесь — открывает и поздно вечером закрывает ангар, следит за порядком, выкатывает с ребятами из стартовой команды планер («АК-1», последней модели!), в общем, работы хватает.

— А вон идет наш конструктор, — сказал он, и Якуб увидел идущего от арки сухого, косоплечего паренька. — Он медицинскую комиссию не прошел, летать ему не придется. Но, скажу тебе, теорию знает, в законах механики силен! Сам рассчитывает планер, ну, советуется кой с кем.

Между тем планедром постепенно оживал, там и тут раздавались голоса парней. И в тот день ему посчастливилось увидеть, как бежит по зеленой дорожке, кренясь то одним, то другим крылом великолепный планер. Ребята, человек десять, ухватив концы амортизатора, бежали от планера, все сильнее, сильнее натягивая концы (как рогатку натягивают, подумал Якуб), и тут — команда «Старт!», планер двинулся, побежал.

— Эй-эй! Ты куда? Эй, — услышал он и стал, как вкопанный. Он, оказывается, бежал за бегущим планерам, а ребята смеялись и кричали ему…

Вечером у арки появились братья Батурины. Они очень удивились, когда увидели здесь Якуба. Старший сообщил, что брат его не прошел медицинскую комиссию, а оба они были отвергнуты мандатной. У младшего был жалкий, хныкающий вид, старший бодрился.

— Я еще приеду, — сказал он, — на следующий год. А пока дай, думаю, посмотрю хоть, что это за планедром.

А младший хныкал и повторял:

— Да едем, едем. Чего тебе еще?..

Они посидели на травке, курили, вздыхали, разговора не получалось. Братья стали собираться — им надо было поспеть на поезд. Он долго стоял и смотрел им вслед — как пыль слегка клубится за ними, и их розовые рубашки колышутся, будто несомые поднебесным ветром; они поднялись на пригорок и пропали на той его стороне. Скоро уехали и ребята на скрипучем фургоне о двух лошадках, Якуб крикнул им, чтобы они подвезли братьев Батуриных до города.

А потом у него был разговор с начальником Горненко. Они только-только закрыли ангар (широкие двери мягко прокатились на роликах и сомкнулись) — тут и подошел к ним Горненко. Он был среднего роста, рус, лицо сухое и загорелое. Он был поджарист, а его костюм — брюки из тонкого обтертого на коленях материала, пиджак, застегнутый на все пуговицы, — как бы еще подчеркивал, как суха его фигура, что в ней нет ничего лишнего, а только связки мускулов для резких и верных движений.

По годам он вряд ли был старше Якуба, но в глазах его не было того молодящего восторга, которым были полны глаза Якуба.