Далекий выстрел

«Эх, спорил бы лучше Ленька на двадцать. Три минуты осталось, а он выловил только двадцать два. На двадцать третьем застрял. Четвертый раз опускается на дно и не может его найти — попадаются пустые норы»…

Но вот, наконец, пойман и двадцать третий. Ленька так устал, что едва докинул его до берега.

— Еще две минуты! — кричит другу Филя.

Никто уже не сидит у костра, все столпились у воды, тревожно следят за ловцом. Теперь Ленькина голова высовывается на какие-нибудь секунды. Он едва успевает вдохнуть воздух и тотчас опускается снова. Но, как нарочно, все чаще попадаются пустые норки.

— Упустил двадцать четвертого, — сообщает он, когда на часах остается всего одна минута.

— Эх, Ленька, Ленька, — жалеет Филя и бросает недобрый взгляд на Куцего. Тот напряженно наблюдает за ловцом.

«Какой нырун, какой отчаянный. Этот опустится под Каменный Зуб!..» — размышляет Куцый. Но перед ним вырастает Филя. Глаза у него злые.

— А если захлебнется?! — кричит он запальчиво прямо в лицо.

— Пошел отсюда! — Куцый поднимает с травы часы. «Да, проиграл Ленька Хват. Но — молодец! Такой нырнет под самый Зуб».

А в это время ловец, отчаянно, в третий и, наверное, последний раз опускается на дно Пырши. Идут секунды. Последние секунды. Если даже достанет Ленька рака, он все равно проспорил — будет лишь двадцать четыре.

— Смотрите, пузыри! Пузыри пускает! — растерянно зашумела ватага. — Может, руку из норы не вытащить? Всосало ее!..

Но в эту минуту из воды с шумом выскакивает голова очумевшего от напряжения Леньки. Лицо у него судорожно-багровое, рот широко открыт, глаза вытаращены. Ленька дышит, как рыба, выброшенная на берег.

— Ну, что, не взял?! — спрашивает Филя, забежавший до пояса в воду.

Ленька молчит, как-то неловко приближается к берегу. Работает ногами, а в руках у него что-то есть.

«Неужели он сразу двух взял?» — строит догадки Куцый. Он был уверен, что Ленька не выиграет спора. Надо быть артистом своего дела, чтобы достать столько раков из нор за такое короткое время.

— Ну, что там у тебя… эй! — кричит Куцый, когда, все еще тяжело дыша, Ленька нащупывает ногами почву и медленно бредет к берегу, не поднимая рук, словно дразня собравшихся.

— За двух раков я дам налима, — наконец, отдышавшись, говорит Ленька.

Все оборачиваются к Куцему. Конечно же, он возьмет налима — это дороже. Ведь налима трудно схватить в норе руками, он скользкий и вьется, как волчок. Того и гляди — выскочит. Трудно, очень трудно взять его руками в воде… Повезло Леньке. На последней минуте выхватил налима.

— Налим не нужен, — внезапно отказывается Куцый. — Договаривались на двадцать пять раков? Давай двадцать пять раков! Поймал двадцать три — проиграл спор…

Ленька медленно выходит из воды. Руки у него низко опущены. Все видят, как бьется вода у его живота — это большой налим крутится в руках, ошалело пытаясь вырваться.

Ребята молча расступаются, давая дорогу.

Куцый ковыляет навстречу.

— О!.. Вот так налим!..

— Не налим, а налимище! — восторженно подбегает к товарищу Филя. — Как ты его схватил? Никогда я такого еще не видел!

Все кидаются к Леньке. В его руках отчаянно вертится упругий усатый налимище почти метровой длины.

Куцый сжимает в руке часы.

— И вы не хотите брать такого налима за двух раков? — по-мальчишески презрительно спрашивает Филя. — Да тогда вы просто…

— Отстань, — прерывает его Куцый и мелко шагает по берегу рядом с Ленькой. Он кладет на Ленькину голую, холодную, всю в пупырышках спину свою короткую руку, ласково говорит:

— Проиграл ты, Ленок. Не серчай. Спорили честно: двадцать пять раков. Конечно, налим твой хорош. Но спор — есть спор…

Ватага собирается вокруг костра. Кто-то подбрасывает сухих веток, пламя разгорается. На Ленькином теле медленно исчезают пупырышки, кожа словно разглаживается.

— Думал, не сумею взять… — рассказывает Ленька. — Уж так он крутился, так не хотел даваться. Едва ухватил за жабры. И никак не вытащить было. Хвост выгнул дугой, а нора узка…

— Ничего, — мрачно сплевывает в сторону Филя. — За такого-то деньги возьмешь. В нем, небось, килограмма два с половиной, а то и три…

Все опять начинают рассматривать, щупать налима. Рыбина под лучами солнца становится вялой, движения ее судорожны.

— Этот налим получше всех твоих раков, — спокойно заключает Филя.

— Не суйся, — останавливает его Куцый. — Чего лезешь? Мы заспорили — он проиграл. И, вишь, — молчит. Потому как честность в нем есть… А ты лезешь, подзудыкиваешь. Сами разберемся. А ну — жарь, братва, раков! Вали всех на огонь, — вдруг развеселился Куцый.

Однако никто не тронулся с места. Все молча смотрели на него и на хмурого Леньку.

Куцый удивленно озирается: он не ожидал такого оборота. На лице его растерянность. Правда, никто этого не замечает — ведь чуть ли не все лицо Куцего скрывает борода. Пытается взять шуткой:

— Чо надулись, глаза пучите? Жарь раков, ешь, лопай! Пузо лопнет — наплевать, а добру не пропадать!..

Ребята, потупясь, молчат.

— Ведь был уговор какой? Я проспорю — деньги отдаю. Он проспорит — раков на всех делим. Так? Так.

— Не хотим мы этих раков ваших… — тихо произносит один из мальчиков.