Далеко от Москвы

Кузьма Кузьмич склонился над столом и на несколько минут жадно припал к чертежам. Особенно привлекало его все, что относилось к работам на проливе. Не удержавшись, старик начал переделывать один из чертежей с изображением процесса сварки труб на льду. Петя Гудкин подскочил к столу — ему жаль было своей работы, исполненной с предельным усердием. Кобзев остановил техника за руку, все уставились на Тополева. У старика горели глаза, рука с карандашом неистовствовала, от всей преобразившейся фигуры старого инженера словно излучалось электричество. В одну минуту на готовом чертеже появилась сеть поправок, строчка новых расчетов.

— Будем делать иначе! — откинулся Кузьма Кузьмич на спинку стула. — Придется многое переработать.

Кобзев, за ним и остальные проектировщики подошли посмотреть, что начертил старик на ватмане. Но он положил большую, с синими венами руку на чертеж.

— Сюда пока нечего смотреть, это частность. Речь пойдет о перестройке всего сделанного по организации работ на проливе. Скажите мне, какое у вас дано решение по рытью траншеи на этом участке?

— Решения, по существу, нет. Это белое пятно в проекте, — ответил Кобзев. — Я надеюсь, Беридзе и Алексей Николаевич принесли нам что-нибудь с трассы.

— То-то и оно — принесли! Вот и нет теперь белого пятна! — торжествующе сказал Тополев. — Траншею будем делать взрывами!..

Насладившись произведенным впечатлением, он попросил всех сесть и начал излагать суть своего предложения, не упоминая, что он и есть его автор. На самом интересном месте его объяснения прервал приход секретаря начальника строительства: Тополева вызывал к себе Батманов.

«Ага, старик, ты входишь в моду!» — удовлетворенно сказал себе Тополев. Он догадывался, ждал, что его вот-вот позовут. Он почти бежал по коридору; Кобзев и Гудкин едва поспевали за ним.

— Кузьма Кузьмич, досказали бы до конца, а то теперь и работать не сможем до вашего возвращения, — упрашивал Гудкин.

Тополев не слышал. Он все ускорял шаги. Усы его шевелились, чуть слышно старик напевал басом:

Чтобы тело и душа
Были молоды, были молоды...
Ты не бойся ни жары и ни холода,
Закаляйся, как сталь!..

Его неудержимо влекло желание действовать, бороться, захватывала та полнота жизни, которую можно назвать счастьем.

Глава девятая Проект одобрен

Перед тем, как выехать с инженерами в Рубежанск по вызову уполномоченного Государственного Комитета Обороны, Батманов созвал у себя большое совещание. Речь должна была идти о новом проекте. Теперь в управлении не нашлось бы, пожалуй, явных противников нового проекта, исключая Грубского. Однако и не всех можно было назвать в полной мере сторонниками предложений Беридзе. Предложения эти опрокидывали обычные представления, они казались настолько смелыми, что некоторые инженеры, не возражая против них и даже восхищаясь ими, не были при этом уверены, удастся ли их осуществить. Кое-кто еще и не понимал Беридзе, считал его инженером талантливым и опытным, но сверх меры увлекающимся, способным на безрассудный риск.

Батманов, воочию убедившийся, как сами строители трассы ратуют за новый проект и, собственно, живут уже по его законам, знал, что отказ от него теперь невозможен. Вместе с тем, предстоящая поездка в Рубежанск и это предварительное совещание не были для него только формальностью. И он и Залкинд, решив столкнуть Беридзе и Грубского в своеобразном поединке, хотели подвергнуть новый проект последнему испытанию. Оба понимали, на какой риск они отважились, дав свободу Беридзе в его практических действиях — ведь новый проект осуществлялся, не будучи еще утвержденным. Если в Рубежанске, а потом в Москве одобрят предложения Беридзе, все встанет на свое место. А если Беридзе в чем-то неправ и верх возьмет осторожная аргументация Грубского? Тогда стройка попала в тупик, и они, ее руководители, понесли бы наказание по всей строгости военного времени.

Все, кого вызвал к себе Батманов, чувствовали серьезность момента. Самый созыв совещания настораживал людей. Гречкин, идя по коридору с Филимоновым, обеспокоено говорил:

— Мы верим в Беридзе, а вдруг он ошибается? В Рубежанск-то недаром вызывают. Да и Москва, наверное, тоже сигнал дала Писареву: разбирайся, что они там натворили!.. Как ни говори, люди годами трудились над проектом, а наш грузин сразу его перевернул!

Гречкину хотелось в разговоре рассеять свои сомнения, но Филимонов, по обыкновению, молчал.