Далекое Близкое

«Интернет» – баба Тоня не поняла, а вот «телевизор для продвинутых» – с этим проблем не возникло. Польщенная внезапным вниманием, она нарядилась в лучшее свое платье – белое, с огромными синими цветами – и даже попробовала вспомнить, как когда-то красилась. Красный неподвижный глаз камеры не пугал Самойлову и с толку не сбивал. Она честно рассказывала, из чего месит тесто, да как еще ее бабка булки пекла, и в лавке продавала на краю Калашниковского переулка. А потом еще как во время войны с тоской эти булки вспоминали. Любила баба Тоня поговорить, что уж там, а уж если «для телевизора», да слушают внимательно… Девки не перебивали, изредка хихикали, но продолжали снимать, закончив крупным планом готовых уже пирожков.

Через полчаса Самойлова вернула в старый пластиковый чехол праздничное платье, вновь заперев память о молодости в шифоньерке, и смыла с тонких поджатых губ помаду.

Через пару часов бабе Тоне показали нарезку из отснятого видео. Впрямь, как для телевизора.

Через день смонтированное видео оказалось в интернете под заголовком «Бабка-огонь жжот!»

Через три дня количество просмотров перевалило за миллион, создав девкам небывалую аудиторию.

А через неделю к бабе Тоне явилась все та же незабвенная вобла в жемчугах… простите, Марина Витальевна, тащившая за руку встрепанного внука, вцепившегося в ноутбук, да поблескивающего чуть испуганными стеклышками очков.

– Мариночка, давайте, заходите оба, у меня тут чайник… Как сама?

– Как со мной-то ясно. Черные кошки давно перестали перебегать дорогу, потому что не видят смысла. А вот с тобой-то что не так?

– А? – не поняла Самойлова.

– Ты совсем из ума выжила? – прямо с порога полюбопытствовала гостья у товарки, постукивая тонкими длинными ногтями по стене.

Ногти, выкрашенные в бордовый, оставляли на старых виниловых обоях небольшие, но глубокие лунки.

– А что? – схватилась за сердце баба Тоня, естественно ожидая очередных новостей.

Пенсии, или ЖКХ? Или помер кто?

– А то! То! – фыркала Марина Витальевна, располагаясь на кухне и принявшись перебрать сухими пальчиками свою нитку жемчуга. – У меня вот Пашка вчера спрашивает уже, а ты что – правда с пирожковой огонь-бабкой дружишь?

– Чего? – давно поредевшие брови над яркими еще, голубыми глазами нахмурились.

– Того! Ты зачем это выложила-то?

– Да что я?..

– «Что – я?» – передразнила подруга, махнув желтой ладонью в сторону внука. – Показывай!

Пашка открыл ноутбук и показал ролик. Итоговый. С ехидными комментариями девок, вставленными поверх записи. И про платье, и про помаду, и про прическу.

Баба Тоня молча, ничего не говоря, скрипнула голубой дверцей кухонного шкафчика, налила себе рюмку клюквенной настойки, махнула, да уставилась в пространство.

– И много людей это видели?

– Да миллион практически.

– Стыдоба-то какая. На старости… А что теперь делать-то Паш? – Самойлова обернулась к внуку подруги, глянув беспомощно, как смотрела на парней давным-давно – в юности, когда очень уж не хотелось самой картошку копать на практике.

– Давай уже! – велела Маргарита Витальевна. – Шевели мозгами, блоххер!

– Ну ба, у меня дела вообще-то, меня ждут…

– Ой, глядите-ка! Думаешь, достиг того возраста, когда, когда, глядя бабушке в глаза, твердо может заявить – я не буду есть суп?

Обе женщины уставились на мальчишку, ожидая от него действий. Каких-то. Любых, в конце концов! Он оглядел старушек чуть затравленно, но способа сбежать сходу не придумал.

– Ну…

– Что ну?

– Можно на хайпе подняться…

– Куда? – спросила Маргарита Витальевна.

– Это как? – одновременно с ней спросила баба Тоня.

Парень помялся. В голове его промелькнул образ, как он рассказывает двум старушенциям, что такое интернет, и холивар, и чем он отличается от спора, и как на это влияют тролли и кто такие тролли. А потом еще, что такое хайп, зачем он нужен, и что такое монетизация…

– Ну, не знаю… Хотите ответить им? – спросил он, наконец. – Записать вашу версию и выложить? Ну, пристыдите их при всех?

– А что говорить-то?

– Да что хотите. Что они не правы, не знаю.

Баба Тоня вздохнула. Разум говорил – нет, какие глупости, прости господи! Клюквенная настойка сказала – да. Однозначно – да. Клюквенная настойка напомнила, что старушка была бойцом, что по составу крови она когда-то была немного поближе к стальным статуям. Какого черта? Самойлова прислушалась ко второму советчику.

– Давай. Куда смотреть-то?

Павлик раскрыл ноутбук, рабочий стол которого украшала статуя свободы в лучах солнца.

– Все-таки я уверена, – пробормотала Марина Витальевна, – что это памятник Софье Львовне, тетке моей незабвенной в девяностые уехавшей в штаты… А что? Ночнушка, бигуди на голове, древний примус… Такой я ее и помню…

Баба Тоня краситься в этот раз и наряжаться не стала. Сжала губы в тонкую линию, вдохнула. Выдохнула. Па-а-анеслась!