Далёкое близкое

Меж тем время шло. Ещё теплилась надежда, что не выселят их из родного дома, что одумаются односельчане. Вспомнят, что никому из них Виктор Константинович ничего плохого не сделал, многие годы добрым соседом был! Но не тут–то было! В начале очередной зимы Коля с Васей заметили, что в семье стали вестись разговоры, о которых самым маленьким, то есть ему, Васе и Тоне, знать было не позволительно. Несколько вечеров подряд, отправив младших детей на печку, где они обычно спали в холодное время, старшие долго и напряжённо обсуждали что–то. Коля с Васей уже на второй вечер, заподозрив неладное, решили не спать и подслушать, о чём говорят взрослые. И хоть ничего не удалось услышать, по выражению лиц родных, по тому, как кто–то время от времени разводил руками или, хуже того, начинал говорить громче положенного, стало понятно: случилось недоброе. Вскоре тайное стало явным. По случайным обмолвкам дети поняли, что семью могут выселить из дома и отправить далеко

в тайгу…

Когда ехать, точно никто сказать не мог. Но скоро. Вот–вот уполномоченный из района приедет. Мать с Марийкой по ночам в спешке вязали узлы с одеждой, мешки с барахлишком зашивали, отец, ломая голову, нужные в хозяйстве инструменты перебирал. Все бы взять, да хватит ли места на возу? Потом принимался чинить валенки и полушубки детей. Заодно учил Васю, вечно крутившегося около отца, дратву смолить, шилом и иглой работать. Сестра Тоня, самая младшая, одна из всей семьи радовавшаяся предстоящей перемене, свою тряпичную куклу в дорогу собирала.

Отец крепился, мать, предчувствуя беду, уже не скрывала слёз. Накануне выселения, то ли почувствовав беду, то ли прослышав что–то, в родном доме неожиданно появилась Татьяна – вторая дочь. К тому времени она была уже замужем за военным, жила где–то далеко и редко наведывалась к родным. Невесёлой и короткой была эта долгожданная встреча… Отец, опасаясь за дочь, не оставил её в доме и под покровом ночи отвёл к кому–то из надёжных людей. Вернувшись, в бессилии опустился на лавку. Мать, крепившаяся до его прихода, заголосила навзрыд, громко и безутешно. Отец сел рядом, охватил её обеими руками: «Не плачь, Фасеюшка, не пропадём! Везде люди живут!» Потом, словно опомнившись, резко встал: «Будет, мать, как по покойникам воешь! Ещё беды накличешь!» Обернувшись к детям, перекрестил их и отправил спать: «Поспите, детки, на печке–матушке, когда ещё в тепле удастся поспать…»

Чуть свет в дом нагрянул уполномоченный. И хоть был он при должности, называвшейся таким мудрёным словом, Коля сразу узнал его. Парень был из здешних, деревенских. Жил в небольшом домишке у реки и днями играл с другими мальчишками в рюхи. Потом неожиданно куда–то исчез и вот теперь так же неожиданно явился в родную деревню важным начальником.

– Собирайтесь, что ли, – не поприветствовав хозяев, небрежно произнес он. – Подводы ждут.

– Ты бы, Кешка, объяснил мне, за что из дома в тайгу гонишь малых детей, – гневно подступая к вошедшему, громыхнул отец. – Какой я кулак? Разве кто, кроме моих детей, на моём поле спину гнул? Разве я обманул кого, убил или ещё что сделал? Отвечай! Кулак я?

– А ты не выражайся! Уважение к власти имей! Иннокентий, Иннокентий я! Кешки нетути больше. При должности я, имей уважение.

– Это за что я тебя, разбойника, уважать должен? За то, что ты меня из моего же дома гонишь? Отвечай, пошто меня кулаком считаешь!

Не то, чтобы кулак ты настоящий, Виктор Константиныч, но в новую жизнь негоже тебя брать.

– Это почему не гож я для новой жизни? Работать умею?

– Вот потому и не гож, что высоко о себе мнишь, значит, других хуже себя считаешь! Не место тебе в колхозе! Ненадёжный ты! Не можно знать, что у тебя на уме.

– Ага! Я-то, дурак, думал, вам надо знать, что в миске

у меня! А вам и голову мою подай!

– Да тебя, Константиныч, после таких речей не то, что в тайгу, на каторгу отправить надо. Не договоримся мы с тобой. Светлое будущее с такими, как ты, не построишь. Отсталый ты элемент! Собирайся! Народ решил освободиться от тебя, и нечего тут тары–бары разводить. Скажи спасибо, что мы тебя только высылаем, а то могли бы запросто и к стенке поставить¹.

– Тебе, что ли спасибо? Небось, на моё добро сам глаз положил? Кого ты в мой дом поселишь? Уж не сам ли зайдёшь?

– Не сам, не сам! Я не для личного обогащения классовую борьбу веду. Поселим в твои хоромы из бедноты кого².

– Это кого же?

– Тимофея Андрианыча с семьёй.

– Тимошку? Так он в первую зиму всех заморозит! Он и дровами–то по деревне всю жизнь побирается!

– У тебя, мироеда, небось, на три зимы дров припасёно!

– Конечно, припасёно. Мы ведь, как другие, по гулянкам не ходили!

– Ну, хватит! Собирайся! Нече пустые разговоры вести. Не твоя это забота, кто замёрзнет, а кто нет. Посмотрим, как ты в тайге приживёшься. Может, раньше Тимофея замёрзнешь! Грузитесь, пока подводы ждут, а то безо всёго поедете.

Побросав в пароконные розвальни вещи, отец стал усаживать туда детей. А уполномоченный, наблюдая за всем с крыльца, вдруг обнаружил, что в списке не вся семья значится.