Далёкое близкое

Николай смотрел на огонь, вслушивался в стук вагонных колёс, и показалось ему на мгновенье, что не колёса это стучат, а гремят гусеницы его танка, преодолевающего бугры и канавы. Вокруг пылает в огне деревня, а он, согнувшись, жмёт на рычаги, но никак не может достичь того места, где ждёт его мальчонка с грустным недетским взглядом…

Печка, быстро проглотила очередную порцию дров

и погасла, вернув Николая в реальность. Только мерный стук колёс нарушал тишину вагона.

– Что же это я? Огонь–то потух, – спохватился Иван. Быстро поднявшись, сделал шаг к поленнице. Николай, услышав, как гулко ударяет об пол одно полено за другим, поднялся с топчана и увидел, что сосед его совершает какие–то странные движения руками, по причине чего часть дров оказывается на полу. Шагнув поближе, понял, в чём странность: на обеих руках его нынешнего собеседника было только по два пальца…

– Подставляй, – глухо скомандовал Николай. «Как же это я не заметил», – мысленно укорил он себя, накладывая поленья в протянутые двупалые руки.

Печь, приняв в своё чрево дрова, вновь расплескала вокруг себя оранжевые отблески. Иван поднял с полу чайник, поставил на печь.

– Давай, Коля, чайку согреем.

– А может, и ещё чего? У меня в мешке гороховый концентрат есть, будешь?

– Себе оставь! Домой вези!

– Нет уж! Давай с тобой ради знакомства шиканём!

– Ну, как знаешь, – согласился Иван, принимая драгоценный брикет.

Запарили концентрат и, чтобы подольше растянуть удовольствие, по очереди медленно черпали из котелка горячее варево.

– Ты, Ваня, где воевал–то, – не выдержал Николай, всё еще помнивший о своих постыдных мыслях и стыдившийся их.

– Ты про руки? В сорок первом обморозился я. Неожиданно перебросили наш полк под Москву, а интендантский обоз задержался, нас вовремя не переодели в зимнее. В пехоте я служил. Морозы, помнишь, какие были в начале ноября? В одном бою в атаку пошли, меня и накрыло взрывной волной, контузило. Пока до меня санитары добрались… Мне ещё повезло, только пальцы потерял…

– Я тоже под Москвой в это время был. Нашу дивизию туда с Дальнего Востока переправили. Вот там мой танк первый раз и горел. На подступах к Волоколамску.

– Братишка, – оживился Иван. – И я точно там был! Под Волоколамском! Надо же! Рядом где–то были, может,

и виделись когда. Мы, пехота, в наступление не раз за танками бежали. А то и верхом на танк забирались: за бронёй надёжнее. Может, я на твоем танке сидел?

– Может, и сидел, – грустно согласился Николай, вспомнив те тяжёлые дни и разгром своей дивизии. —

У меня старший брат тоже в пехоте служит. Как и тебя, Иваном зовут. До ранения тоже под Москвой воевал. Только не пришлось нам встретиться. Такие бои были! Всем досталось, а пехоте – особенно. Тогда, Ваня, нам фрицы тяжёлый урок преподнесли. Мы–то думали, что война через три месяца закончится, а когда они к самой Москве подступили, то поняли, что хоть и силён немец, нам отступать некуда. Не было бы Москвы, так и Сталинград не отстояли бы. А уж теперь погоним его, ох как погоним. Научились воевать! Жалко, что мы с тобой – не бойцы. Зато в тылу на победу будем работать. Вот ты своё дело уже делаешь, а я своё буду.

– Правильно говоришь, Коля! Правильно! Давай споём что–нибудь! Помнишь, когда по радио пели «Вставай страна огромная…», аж мурашки по спине. Споём, Коля!

Совсем тихо, чтобы не разбудить других, запели. Сначала эту песню, потом «Вьётся в тесной печурке огонь…», потом ещё и ещё. Николай любил это тихое и раздумчивое солдатское пение, когда вполголоса звучащая песня, вызывая чувство единения, в то же время позволяет каждому подумать о чём–то своём, родном и сокровенном. Так поют только на фронте или те, кто там побывал… Так пели и в ту давнюю ночь, которую он не забудет никогда.

Там, в блиндаже, они сидели у огня и тихо пели эти же песни. И никто из его товарищей не знал, что завтра их ждёт последний бой и что из всего экипажа суждено остаться

в живых только одному…

V

Попрощавшись на рассвете с Иваном как со старым знакомым, Николай ступил на родную землю. Кое–как обогнув пути, забитые товарными и пассажирскими составами, оказался на знакомом перроне, откуда несколько лет назад их, новобранцев, посадили в вагоны и повезли на восток. Думал ли он тогда, что через пару лет службы на Дальнем Востоке снова увидит Новосибирск, только уже из вагона товарного эшелона, несущегося на зелёный свет по направлению к Москве? И уж совсем не думал, что, исколесив всю страну, до срока вернётся сюда. Но он снова в городе, от которого, по сибирским меркам, рукой подать до его родной деревни.