Далекое и близкое, старое и новое

В Союзе у меня второй раз было защемление грыжи. Я промучился ночь, а утром приехал доктор Сальков и второй раз спас меня от смерти. Он потребовал, чтобы я опять переехал к Александре Семеновне, рядом с ним. Александра Семеновна начала хлопотать о помещении меня в госпиталь на операцию, и вскоре меня приняли в университетскую клинику.

В госпитале мне сделали операцию, и я пролежал там неделю без движения. Меня ежедневно навещала Александра Семеновна. Потом я неделю лежал у Александры Семеновны.

Домом на Ранкагуа я заведовал год. Председатель Союза инженер Вадим Константинович Федоров исключительно хорошо ко мне относился, так же как и его секретарь Павел Парфирьевич Макавой²¹⁵ . В нижнем этаже, в большой комнате, была церковь, а через коридор – канцелярии и комната для молодежи. Я жил во втором этаже. Окно выходило во дворик, но видна была и часть города и красивые горы вдали.

На этот же дворик, но с другой стороны, выходил балкон Марьяновых²¹⁶ , у которых был очаровательный мальчик Юра 4 лет. Как-то этот Юра зашел ко мне в комнату. «А, Юрочка, очень рад дорогому гостю, иди сюда». Посадил его к себе на колени и что-то ему рассказываю. Вдруг он меня перебивает и говорит: «А вы любите болтать?» – «Нет, Юрочка, болтать не люблю, но ты мой гость, и я занимаю тебя разговором». В это время появляется на балконе мама Юрочки Ольга Эдмундовна и, увидев Юру у меня на коленях, говорит: «Гоните его, ведь он мешает вам заниматься». – «Не мешает – я очень рад такому гостю. Подарите мне Юрочку». – «Нет, подарить не могу, пользуйтесь им пока, если он вам нужен». Тогда Юрочка с укоризной: «И ты жалеешь такое барахло?»... Раз Юра зашел в буфетную комнату, где В. В. Ш. из спирта приготовлял водку. «Вы что делаете?» – «Не видишь разве, сапоги тачаю». Юра, видя, что В. В. не в духе, постоял минутку и молча ушел из буфета.

В доме, рядом с двориком, была сапожная мастерская, и Юра часто заходил туда и наблюдал, как починяют сапоги.

Один раз он сидел во дворике и изображал сапожника. Я, проходя, говорю: «А, Юрочка, как дела?» – «Да вот, проблема, – сапожнику прежде всего нужны гвозди, а у меня их нет». – «Ну, гвозди легко можно достать». После меня проходил через дворик В. В. «Здравствуй, Юрочка, ты что делаешь?» – «Не видите разве, водку разливаю».

Теперь Юрочка – первый ученик в Чилийской гимназии, играет на рояле и имеет очаровательного брата, пятилетнего Вовочку.

Владимир Григорьевич Буряковский все-таки устроился заведовать конным заводом. Трудно было ему бороться с чилийскими конюхами, ленивыми, непослушными, непонятными, и вскоре он оставил этот завод и перешел в другой, принадлежащий немцу. На этом конном заводе, у города Киото[74], я был несколько раз и гостил у них по неделям. Чудный завод, прекрасные чистокровные лошади. Особенно меня восхищал косяк годовичков. У Владимира Григорьевича – отдельный дом в четыре комнаты. Его супруга, Евгения Константиновна, развела птицу – много кур, уток, гусей. Жили помещиками. Но Владимир Григорьевич скучал по бегам, которых в Сантьяго не было. В России он увлекался бегами чуть не от рождения, и он бросил завод в Киото и переехал в Бразилию, где бега поставлены прекрасно. Там он преуспевает на этом поприще.

Через год для Союза сняли дом на Аламеде, 1977, там домом заведовали члены правления Союза по очереди. Я же стал заведовать библиотекой и был старостой церкви в этом же здании Союза.

Одновременно с переездом Союза с Ранкагуа на Аламеду в доме Союза поселились Трипольские²¹⁷ – инженер Алексей Григорьевич и его супруга Марьяна Федоровна. Мы сразу подружились, и, когда не было в Союзе буфета, Марьяна Федоровна меня кормила. Часто приглашала меня, чтобы угостить арбузом, или омаром, или устрицами. Года через три Трипольские переехали на городскую квартиру, но продолжали мне помогать. Я часто их навещал. Заходили и они ко мне.