Далекое завтра. Изгой

– А я помню. В какой-то миг технология доставки информации в геном стала общедоступной. Разрабатывались таблетки, способные изменить внешность избирательно. И население принялось творить с внешностью невообразимое. – Это воспоминание было не Власова, а еще одной его предыдущей версии, но оно пришло неожиданно и так отчетливо, как будто где-то внутри головы сняли некий ограничитель, наложенный давным-давно. Беззвучно щелкнул выключатель, и информация оказалась доступной Антону. – Кто-то изменял брови, кто-то губы или нос, но были и такие, кто сподобился изменить цвет волос, скажем… на голубой или зеленый. Были и такие, кому понадобилась третья рука или нога, а дополнительные глаза стали обыденностью, как и некоторые… хм… другие части тела. Ты представляешь? Целое поколение, все десять миллионов посвятили себя этой виртуальной индустрии изменения тела. И людям это нравилось, это была одна из ступеней виртуализации, когда еще обычная виртуалка не приобрела свою теперешнюю реалистичность. Народ поголовно коверкал свои гены, изменяя саму суть природы, пока не вмешалась КИРА. Тогда исчезли все геноизменяющие препараты, а население превратилось в наркоманов, коих еще долго трясло от ломки, и еще долго потом система восстанавливала себя за счет заменяющих, чья генная история хранится в банке данных где-то вне Города. И знаешь, Дим, всем тогда казалось, что так правильно: быть измененным и красивым, с четырьмя ногами и шестью глазами, или с другой формой головы, но когда копии пришли на замену предшественников, то ужаснулись, сравнивая свои идеальные тела с тем, во что успели превратиться предки. И испытали настоящий шок: их реальность в корне отличалась от реальности предшественников. Их мир и видение были отличными. Но это люди поняли, когда их поменяли.

– Не понимаю, к чему ты?

– А что если… – биоин на секунду умолк, будто его посетила страшная догадка. – А что если и мы неправильно живем, и чтобы понять это, нам надо измениться, встряхнуться, перевернуть мир с ног на голову?

– Ну нет, – Пять Тысячь Семьдесят Восьмой замотал головой, – по мне наша реальность и так правильная. Ты бы этим не забивал голову, а то заберут тебя. Ты же хочешь вернуть себя?

– Знаешь, теперь я в этом не уверен, – протянул биоин.

Несколько минут мужчины шли молча. Широкий коридор загибался вправо, две транспортных ленты несли людей, остальные шли по специальной разметке, чтобы не сталкиваться. Вокруг расцветали яркими красками прямо на гладких стенах рекламные ролики виртуальных развлечений. Но в какой-то неуловимый момент все они сменились одним изображением. Люди вокруг замерли, повернулись, многие отключили рабочий режим цифрового интерфейса, чтобы не пропустить речи Первого. Ведь если все экраны начинали показывать одну картинку, то непременно будет важное объявление, а его лучше смотреть на большом экране, ведь не так часто Гафт появляется перед зрителями.

Антон с Онегиным тоже остановились. Янтарная цифра «1» плавно вертелась вокруг оси на воне трехмерной модели Города. Атланта в уменьшенном масштабе выглядела здорово. Башня из стекла и бетона с куполообразными мелкими пристройками-почками. Рендер красиво играл на стекле бликами виртуального солнца.

Наступила тишина, люди, затаив дыхание, ждали главного, и что он им поведает. Обычно речи Гафта освещали некие масштабные события, которые происходили редко: в идеально отлаженной системе не должно быть ничего непредвиденного, его и не случалось. Мелкие сбои, периодически возникающие в головах людей, убирались по возможности тайно, с наименьшим охватом лиц, чтобы не раздувать пожар инакомыслия. Остальные громкие события освещал Гафт. Например, замену термоядерного реактора на систему с управляемой черной дырой, или завершение эры свободной генетической модификации, или о том, какой урон для Земли удалось избежать с созданием Великих Городов, в коих повезло им жить. Вообще, с момента создания Атланты подобных сообщений было множество, но не все помнят их, ведь на одного «репликанта» за жизнь приходится всего один-два громких заявления Гафта, а остальные исчезли в стертой памяти, которую редко кто способен восстановить. Лишь Антону было доступна сейчас память о десяти подобных случаях. Власов был уверен, что Онегин помнит только два.

Наконец, громко заиграла торжественная музыка, и изображение сменилось на молодого человека, которого знал каждый в городе и любил, ведь невозможно не любить создателя замечательного мира с названием Атланта, где нет болезней, нет смертей и боли, нет тоски и безысходности, где каждый чем-то занят, где даже работа похожа на хобби, которое хочется выполнять изо дня в день, где захотелось поесть, протяни руку и возьми, захотелось развлечений, нажми кнопку и получи, нет в этом раю такого, что было страшно или невыполнимо, кроме одного – Замены. Но и она для многих была скорее виртуальным страхом, нежели физическим.