Дальняя дорога

- Полная, абсолютная амнезия. - Неговский исподлобья сочувственно поглядывал на Лорку. - Вашего друга случайно подобрал исследовательский батиход на шельфе Гавайских островов. Его подобрали слишком поздно: восстановить дыхание и работу сердца удалось, но кора головного мозга успела умереть. К счастью, на подводном корабле находился представитель нашей клиники. Он знал, что комплекс юнизации позволяет в принципе восстанавливать нервные клетки даже после их фактической смерти, и настоял на срочной транспортировке утонувшего сюда, в Приморск. Тут и приняли решение об экспериментальном юнилечении пострадавшего, а также о том, чтобы сохранить все в тайне до тех пор, пока не выяснятся результаты этого лечения. К сожалению, они не радуют.

- Но если лечение было начато, - не совсем уверенно предположил Лорка, - значит, кто-то надеялся и на лучший исход?

Неговский удивленно взглянул на него.

- Как это кто? Разумеется, Латышев. Если бы не надеялся, он бы никогда не взялся за лечение вашего друга. Он и сейчас надеется, но на что надеется - не говорит.

Опершись рукой о край стола, Лорка поднялся на ноги.

- Я должен увидеть Латышева, - проговорил он, высказывая скорее решение, чем просьбу.

- Разумеется, - поддержал его Неговский, - он охотно поговорит с вами.

Лорка в сомнении качнул головой.

- Не уверен. - И коротко рассказал врачу о своих затруднениях.

Неговский поморщился.

- Скорее всего профессор просто не разобрался, в чем дело. Не судите его строго. Он своенравен, даже капризен, но очень честен и справедлив. А проблема юнизации так популярна, что его нет-нет да и тревожат по пустякам.

Неговский оказался прав. Латышев принял Лорку в своем просторном кабинете буквально через минуту. Латышев долго молчал, иногда взглядывая на посетителя, сидевшего за столом напротив него. У профессора была еще крепкая фигура, львиное лицо и утомленные глаза. Большие старческие руки тяжело лежали на столе.

- Вы друг Тимура Корсакова? - спросил он наконец.

- Да.

- Близкий друг?

- Близкий.

Латышев провел ладонью по щекам, точно пытался разгладить свои морщины.

- И вы явились сюда, чтобы узнать, можно ли вернуть ему прежнюю жизнь?

- Не только узнать, но и сделать все возможное для этого.

В утомленных, бесцветных глазах Латышева мелькнула насмешка.

- А по-вашему, что нужно сделать?

- Не знаю. Впрочем, мне известен рибонуклеид, который довольно эффективно стимулирует подсознательную память.

Латышев взглянул на него с некоторым интересом.

- Рибонуклеид Ревского?

- Он уже известен вам? - не скрыл удивления Лорка.

- Вся мировая информация, касающаяся мозга и его функций, в частности и памяти, поступает в нашу клинику по каналу, параллельному с главным компьютерным. - Профессор пожевал губами. - Конечно, когда мы предпримем очередную попытку разбудить память Тимура Корсакова, он получит ударную дозу нейростимуляторов. Возможно, в составе препарата будет и рибонуклеид Ревского. Но этого мало. Мало! - Латышев внимательно взглянул на Лорку, потом прикрыл глаза густыми седыми бровями и спросил: - Тимур любил свою жену? Я имею в виду настоящую любовь. Как близкий друг, вы должны знать об этом.

Лорка не отвечал, удивленно глядя на старого профессора.

- Я спрашиваю не из праздного любопытства. - В голосе Латышева послышалось раздражение.

- Думаю, что любил.

- Думаете?

- Уверен.

Старый профессор секунду пристально смотрел на Лорку, потом отвел взгляд, пожевал губами и ворчливо спросил:

- Вам говорили, что мои методы вызывают полную амнезию?

- Говорили.

- Чепуха, - сказал старик сердито, - не верьте этому. - И пояснил удивленному Лорке: - Это верно лишь в отношении сознательной памяти, а мозг неизмеримо глубже этой верхней надстройки. Если бы амнезия была тотальной, разрушилась бы не только сознательная, но и подсознательная, родовая память. Исчезли бы все инстинкты и безусловные рефлексы. Остановилось бы дыхание, замерло сердце, прекратился обмен веществ. Люди умирали бы в ходе самой юнизации. Но они живут! Я уверен, - Латышев костяшками пальцев сердито постучал по своему высоченному лбу, - прошлое крепко хранится в их головах и после юнизации, но оно спит! Спит летаргическим сном, а я, старый, не знаю, как разбудить его.

Латышев пошевелил губами и, глядя в сторону, продолжил:

- Есть одно чувство, глубокое, как сама жизнь. Любовь. Я не верю, что настоящую любовь может стереть клиническая амнезия. Раньше остановится сердце, а потом уже умрет любовь.

Латышев замолчал. Лорка сидел тихонько, боясь потревожить его мысли. А старик потер ладонью лоб и продолжал уже другим тоном, в котором не было ни ворчливости, ни скрытой боли, зато слышались менторские нотки:

- Любовь, как я мыслю, и есть та самая ниточка, которая может из бодрствующего подсознания привести в спящий разум. И разбудить его.

Он вдруг оборвал себя, в упор взглянул на Лорку и предложил:

- Вот если вы уверены, что Тимур Корсаков искренне и глубоко любил свою жену, можно рискнуть и устроить им встречу.

- А в чем риск?