Дальняя пристань

Ела она здесь же, в пекарне, доставала кусок черного хлеба, сыпала на него соль и, вприкуску с луковицей завтракала, обедала и ужинала Она никогда не брала в пекарне ни хлеб, ни булку — ничего из того что ей предлагали. Исключением был квас, который пекарские бабы заводили для себя. Зачерпнув в бочонке ковшичком, она запивала свою трапезу.

Однажды, дело было в самом конце декабря, поднялась метель. Она покружила легкой поземкой, затем начала подвывать себе и, наконец, под собственную музыку завертелась в каком то бездумно цыганском танце.

Это был канун Нового года. Люди готовились к встрече праздника.

Пекарня работала на полную мощь, и Нюрка за день ни разу не присела у теплого огонька печки. Бочку за бочкой привозила она воду, а воды все не хватало. Поздним вечером ее попросили съездить в последний раз.

Пурга уже не шутила, но в поселке еще можно было ехать по тусклым пятнам фонарей, несчастно раскачивающихся на покосившихся столбах.

На льду же бухты Нюрка поняла, что дело серьезное и надо поскорей убираться восвояси, однако привычка взяла свое, и она решила доехать до майны и набрать воды.

Прорубь она нашла быстро, но пока черпала воду ковшом, сделанным из ведра и длинной палки, не заметила, как пурга превратилась в жестокий буран.

Морозная буря — страшна особенно на открытом месте. Снег, как наждачной бумагой, дерет замерзшее лицо. Против ветра ни смотреть, ни идти невозможно, а по ветру видна лишь снежная пыль…

Может быть, впервые Нюрка испугалась — она потеряла ориентиры. Но холодный разум все испытавшей женщины заставил ее действовать. Первым делом она вычерпала из бочки воду, потом дотошно проверила крепления оглобель, подтянула гужи, убрала лед из-под хомута и подседельника, протерла тряпкой трущиеся о сбрую места крупа лошади… Еще раз оглядела сани и тронула вожжи.

Лошадь у Нюрки всегда ходила без удил и понимала хозяйку с полуслова. «Нн-о-о… милая», — попросила Нюрка, и они двинулись в свой пятисуточный поход. Всю новогоднюю ночь Нюрка водила лошадь кругами. Но когда сквозь снежную мглу засветился недолгий глазок следующего дня, она опустила руки.

Лошадь встала.

Успокаивая животину и бормоча у уха что-то ласковое, Нюрка выпрягла ее из саней и уложила за бочкой. Потом постелила мешковину, на которой всегда сидела, и легла рядом. Нюрка знала многие премудрости жизни в Заполярье. Знала она и то, что снег, их первый враг, будет другом, когда занесет ее вместе с лошадью…

В поселке водовозки хватились на следующий день. Как бы там ни было, а хлеб нужен и в праздники, но знаменитая Нюрка, возившая воду самому директору рыбозавода (это доверялось лишь самому наиположительнейшему водовозу), вдруг не явилась на работу. Бабы, завидовавшие большим заработкам Нюрки, злорадно хихикали: «Наконец-то и «святая» попалась».

Проходили часы. Отправили к Нюрке посыльных.

Мужа водовозки дома не было, а болевший с похмелья сын заявил, что не видел мать уже два дня. Через полчаса весь поселок знал — Нюрка пропала.

Объявили аврал.

У подружек, таких же сухожильных баб, Нюрки не оказалось. Сбегали на конюшню и увидели, что ни любимой вислобрюхой Нюркиной кобылы, ни саней с ее персональной двухсотпятидесятилитровой бочкой нет на месте. Стало ясно — Нюрка заблудилась в буране.

Итак, шум в поселке усиливался, и, несмотря на буран, было послано несколько поисковых обозов. Через трое суток вернулся последний. Еще через сутки директор рыбозавода доложил в район о пропаже, а пурга все не переставала. И тут, на шестые сутки, в дверь пекарни ввалилась Нюрка. Она в прямом смысле упала через порог, потратив свои последние силы на то, чтобы открыть дверь.

Потом бабы отпаивали ее бульоном, а фельдшерица слушала пульс.

В местной газете про Нюрку написали, что она передовик и что она героически сражалась не только за свою жизнь, но и за жизнь доверенного ей животного. Нюрка была человек тертый и всегда имела краюху черного хлеба, под бочкой охапку сена — этим они и продержались. Причем, хлеб Нюрка разделила с лошадью пополам.

Потом о водовозке была малюсенькая заметка даже в «Известиях». Название ее было очень серьезное — «Наедине с белой пустыней». Там говорилось, что Нюра Авдеевна Лысакова семь суток была один на один с суровой природой. Суток было побольше, а остальное то же самое, что и в районке. Большой лжи в этом не было — Нюрка смогла бы продержаться и семь суток.

Шум схлынул, и все встало на свои места. Опять Нюрка неподвижно сидела на своей бочке, опять ее обсуждали бабы за угрюмый мужицкий «ндрав»…

Но вот, где-то к восьмому марта, все прочитали в той же районной газете письмо директора детского дома из-под Великих Лук. Письмо было большое и очень хорошее. Помню лишь, в нем говорилось про «героическую русскую женщину» Нюру Авдеевну Лысакову, имя и все данные которой сходятся с данными той, которая вот уже более пятнадцати лет переводит в их детский дом большие суммы денег. Директор от себя лично и всех воспитанников просила через газету передать привет и благодарность Нюре Авдеевне.