Дальние рейсы

Что касается просторов, то они действительно фантастические. Поднимешься на невысокий горб, посмотришь вокруг. Позади тундра: среди темных мхов тускло блестит вода. И впереди такая же тундра до следующей цепочки пологих горбов. А там опять тундра, опять озера и ни единого деревца, ни единой постройки. Тут в самом деле можно привыкнуть к однообразному первозданному покою, к нетронутой тишине.

Бухта Варнека изобилует маленькими укромными заливчиками. Вода очень прозрачная, далеко просматривается каменистое дно. Вдоль берега высятся черные, словно графитовые, скалы-обрывы.

Вытекая из гротов, вода тихо журчит, переливается среди камней. Над скалами свистит ветер. Приходи сюда и сиди часами, хоть целыми днями: думай, размышляй — никто и ничто не помешает тебе.

После Вайгача снова был шторм. Теплоход качался ночь, день и еще ночь. Над морем бушевала пурга, злой ветер швырял пригоршни белых дробинок, мелких и твердых. Все было мутно вокруг, из-за серой пелены катились черные волны, прогибы между ними были покрыты пеной; она казалась густой и вязкой от осевшего в ней снега.

На этот раз пассажиры держались геройски. Они либо привыкли к качке, либо успели закалить на севере свои характеры; во всяком случае морской болезни поддались немногие. На подветренном борту было людно. Тут дышали холодным воздухом, смотрели, как бушует стихия, и даже пели гимн первого арктического рейса, который был написан туристами и начинался такими словами:

Дух странствий нас позвал в поход
К суровым северным волнам.
И двинул в Арктику народ
Навстречу льдам, навстречу льдам!

Близился конец путешествия, у себя в каютах люди заполняли анкеты, подводя итоги круиза. Мнения были разные, но факт остается фактом: рейс первого пассажирского судна в Арктику состоялся. Получен первый опыт, необходимый для организации в будущем регулярных рейсов по арктическим трассам.

В последний вечер перед приходом в Мурманск северная природа отблагодарила туристов за их любознательность и долготерпение, открыв картину удивительной красоты. Шторм почти стих, и качка уменьшилась. Потеплело. Неожиданно налетел снежный заряд, такой густой, что даже фонарь на мачте скрылся из глаз. Снег валил крупными хлопьями, вскоре весь корабль стал белым, повсюду лежали пушистые шапки. А минут через пять заряд кончился так же неожиданно, как и появился. И сразу открылось чистое черное небо, полное мелких далеких звезд.

Среди черноты возникла вдруг голубоватая, мерцающая полоса. Она то расширялась и удлинялась, то суживалась, словно сжималась испуганно.

Опять налетел заряд, и, пока он бушевал над теплоходом, полярное сияние разлилось по всему центру неба, набрало силу и яркость. Мерцающие полосы тянулись параллельно одна другой, голубоватый свет словно бы переливался и наполнял их поочередно. Сначала разгорелась та полоса, что ближе к горизонту, потом засияла соседняя, потом следующая, а первая уже начала меркнуть. Эти переливы повторялись раз за разом, плавно перемещаясь от края до края. Мне представлялось, что это лучи прожекторов, которые светят то слабее, то сильнее. Но я понял, что мое сравнение не совсем правильно, и отправился искать Валентину.

— Это игра на клавесине, — сказала опа. Я сперва даже не понял, а потом сообразил: девушка выразила не только форму, но и суть явления, окрашенную ее собственным настроением.

ВОЗРАСТ БОЛЬШИХ СВЕРШЕНИЙ

В Кольский залив мы вошли рано утром. «Воровский» втянулся в длинный и довольно узкий коридор, стиснутый с обеих сторон высокими сопками. Они казались пестрыми, потому что в лощинах, в трещинах, в затишье между камнями лежал снег, а сами камни, обдутые ветром, еще оставались темными.

Мне хорошо знакомы эти угрюмые обрывистые берега: почти два года провел я когда-то в этих местах. Выйдешь, бывало, на деревянный причал ясным мартовским днем, когда кончится полярная ночь, и залюбуешься. Вода в бухте синяя-синяя, а вокруг ослепительно сверкает на солнце снег. Изредка пройдет корабль, взбудоражив воду, оставив за собой пенистый след. И опять только белизна с синевой да блеск солнца.

Теперь дикую красоту Кольского залива как-то не замечаешь. Очень уж оживленное тут движение, словно на бойком городском проспекте — хоть регулировщика ставь. Снуют катера, теплоходики местных линий, спят на рейде мощные сухогрузы, у причалов тесно от множества разных судов.

Начался Мурманск. Я смотрел на город, протянувшийся вдоль бухты, и совершенно не узнавал его, как будто и не бывал тут никогда. Знакомы были только очертания сопок да еще дорога, убегающая к Североморску, много раз изъезженная и исхоженная.

За небольшим мысом стоял осанистый широкогрудый ледокол, его рубка возвышалась среди других кораблей. Наши путешественники хлынули на левый борт.

У причала готовился в дальний путь первый в мире атомный ледокол «Ленин», единственный в своем роде, не знающий никаких преград в океанах.