Дальние родственники

"Смерть была мгновенной. Ваша дочь даже не успела, наверное, сообразить, что происходит".

Что ж, тоже утешение. Раз не успела сообразить, значит, и не знает, что умерла... Вот и остался один на белом свете отставной драматург семидесяти восьми лет Владимир Григорьевич Харин. Один лишь внук бороздит, выражаясь газетным языком, далекие моря и океаны.

Появилась Анечка. Она держала в руке пакет. С апельсинами, догадался Владимир Григорьевич. Однако странно было, что в комнате темно, а он ее отлично видит: подведенные глазки, которые она таинственно округляет, когда рассказывает что-нибудь интересное, оранжевые волосики. Анечка разжала руки, и пакет поплыл по комнате, долетел до стены, и на стене осталась отметка: 7 футов. Это уже было вовсе несерьезно, и Владимир Григорьевич понял, что спит.

Юрий Анатольевич шел по коридору по направлению к Лениной комнате и думал о том, что сентиментальным быть плохо. Сентиментальным никогда не подойти к "Жигулям", не открыть хозяйским жестом дверцу и не опуститься в кресло. Сентиментальным нужно вкалывать, хлюпая при этом носом от умиления. Сентиментальному нужно идти проведать старика Харина, чтобы посмотреть, как поживает его лучший пациент. Еще бы несколько человек с таким драматическим улучшением, и можно было бы подумать о диссертации. Что-нибудь вроде "Новые методы реабилитации после инсультов". А что...

Не то из стены, не то из-под пола появился Ефим Львович и сказал:

- Здравствуйте, доктор. А Владимир Григорьевич исчез.

Не вовремя появился вездесущий старый театральный художник, не вовремя, потому что прервал триумфальную защиту диссертации. В тот самый момент прервал, когда седенький профессор, мировая величина, говорил:

"Мне кажется, коллеги, что результаты, полученные диссертантом, столь значительны, что работа скорее носит характер докторской..."

- Как исчез? - вздохнул Юрий Анатольевич. Жалко было такой удачной защиты, иди, защищайся потом еще раз...

- Как исчезают? - пожал плечами художник и обиженно выпятил сизую нижнюю губу. - Так и исчезают.

- То есть? Ничего не понимаю.

Ефим Львович объяснил терпеливо, как растолковывают простые вещи несмышленому ребятенку:

- Утром у него были посетители, приятели внука, а потом его никто больше не видел.

- Что за вздор! - рассердился доктор. - Как это не видел?

Ефим Львович вздохнул и покачал головой, как бы желая сказать: боже, такой непонятливый - и врач. И такой должен лечить людей. Что ж удивительного, что люди болеют и умирают, с таким и не то может случиться.

- Как не видят людей, Юрий Анатольевич? Не видят. Смотрят и не видят. Его искала ...его приятельница Анна Серафимовна. Его искала сестра Леночка... Елена Николаевна. Я, наконец, искал. - Последние слова должны были, казалось, значить: если уж я не нашел, то говорить не о чем. Хвастаться Ефим Львович не любил, но и достоинства свои знал.

- И что, его нигде нет?

- Нет.

- И в саду искали?

- И в саду искали.

- Может быть, он у кого-нибудь в комнате?

- Нет.

- Что за чепуха! Не мог же он уйти в город... Хоть он и чувствует себя в последние дни значительно лучше, но не настолько же, чтобы уйти самому с территории. Может быть, он пошел проводить своих гостей? Ну, конечно же, даже и сомневаться нечего. Наверняка он где-то здесь. Не мог он уйти. Вы что - забыли, что он только что еле двигался?

- Нет, конечно.

- Так в чем вы меня хотите убедить?

- Только в том, что Владимир Григорьевич исчез.

- Этого не может быть.

- Может, может. Они, гости и он, были утром, сразу после завтрака, а сейчас уже час, даже начало второго.

Юрий Анатольевич ничего не ответил, быстро дошел до Лениного пенала, постучал и открыл дверь. Лены тоже не было, хотя в это время она всегда занималась своей писаниной.

В шестьдесят восьмой комнате он застал Константина Михайловича. Он поднялся с кровати, на которой лежал одетый, и бульдожьи его щеки колыхнулись от резкого движения.

- Вы не видели соседа? - спросил Юрий Анатольевич, забыв поздороваться.

Константин Михайлович начал быстро застегивать правой рукой пуговицы, которых на его курточке с "молнией" не было.

- А? А... Владимира Григорьевича? Да, конечно...

Слава богу, вздохнул про себя Юрий Анатольевич, впал отчего-то в панику, идиот.

- Где же он был?

- Кто? А...

- Владимир Григорьевич, - нетерпеливо сказал доктор.

- Не знаю. Э... а...

- А где он сейчас?

- Сейчас? М... э... да, конечно, я видел его... к нему пришли... от внука... Абер дас ист...

- Да, да, я знаю,-нетерпеливо кивнул Юрий Анатольевич и автоматически отметил, что Лузгин опять, похоже, сдал. Улучшение было кратковременным и нестойким.

- А с утра вы его не видели?

- Нет... никогда... то есть, я хотел сказать, нигде не видел. Абер дас ист ниче-е-во-о...

- Простите.

Он вышел в коридор. Мимо шел величественный Иван Степанович Котомкин, зажав под мышкой целую пачку газет.

- Добрый день,- кивнул ему Юрий Анатольевич,- вы не видели Владимира Григорьевича?

Иван Степанович побулькал чем-то внутри себя, покачал головой и неодобрительно сказал:

- Вчера видел.

Юрий Анатольевич вышел во двор, и тут же к нему подскочила Анна Серафимовна.