Дальние снега

Поручик Крюковский сдал ссыльных «по ордеру и с пакетом», получил в канцелярий губернатора бумагу, мол, «доставил в добром состоянии и отбыл». Напоследок Степан посмотрел на Марию долгим сочувственным взглядом и, подавленный, с тяжестью на сердце, вышел на улицу.

Капитан Окуньков, подоспевший к этому времени, приказал Меншикову:

— Со мной пойдешь!

Они пересекли большой двор и, войдя в богатый, украшенный картинами вестибюль, проследовали дальше: впереди Окуньков, за ним — Меншиков и позади — конвойный солдат. Где-то постукивали костяные биллиардные шары.

— Погодь здеся, — сказал полицмейстер солдату и ввел ссыльного в кабинет губернатора.

Справа во всю стену висело панно: Петр I на коне во время Полтавской баталии, слева — бухарский ковер с белыми кругами посередине. В углу высилась цвета слоновой кости кафельная печь, на некотором расстоянии от нее выстроились стулья с резными спинками, а посреди комнаты утвердился массивный стол. Позади него открылась дверь, и, верно, из внутренних покоев вышел дородный, вельможный, с высоко поднятой грудью генерал, поглядел на Меншикова с надменной неприязнью.

Перед губернатором поникло стоял в помятом кафтане, с поредевшими волосами непокрытой головы, обросший седой щетиной старик. Долгорукий пытался вызвать в себе ненависть к нему, но не находил ее.

— Вот и свиделись, — скупо сказал губернатор и еще более выпятил грудь в кавалериях.

Подала о себе весть давняя подагра — пальцы ног жгло, хоть караул кричи, но следовало терпеть.

Плечи Меншикова стали совсем вислыми, будто на них навалился новый груз, — запамятовал, кто здесь правит.

— Кликни арапа Абрамку, — приказал Долгорукий Окунькову.

И через две минуты в кабинет вошел поручик Петров. Лицо его было усталым, казалось, на нем лежала коричневая пыль, курчавые волосы потускнели.

— Узнаешь знакомца? — спросил у него губернатор.

Поручик сразу же, как только переступил порог, узнал своего губителя Меншикова, но, скользнув равнодушным взглядом по опальному, опустил глаза — не до мести было. Единственно, о чем вожделел, — вырваться из студеной Сибири, вырваться во что бы то ни стало. Ему, родившемуся в Абиссинии, приходилось здесь особенно тяжело.

Он был вывезен с родины восьмилетним, подарен царю Петру, пять лет обучался во Франции инженерству. И вот теперь, оставив за спиной тридцатилетний рубеж, гибнул в стужах, возводил, не получая жалованья, никому не нужную крепость у реки Селенги. Может быть, то, что пал светлейший — а Петров теперь твердо знал об этом, — облегчит его судьбу? Хотя бы в Тобольск переведут до разрешения возвратиться в Питербурх.

— Аль не рады друг другу? — все еще надеясь, что комедия разыграется, допытывался губернатор, но уже и сам утратил интерес к спектаклю.

— Узнаю, — глухо произнес Петров.

— Может, хочешь что сказать ему?

— Пустое дело — словеса тратить, — устало ответил поручик, а самого не оставляла мысль: «Отпустили бы меня отсюда, только б отпустили».

Александр Данилович поднял на поручика измученные глаза:

— Не вини строго, коли можешь…

Петров и на этот раз ничего не ответил.

Губернатор недовольно шевельнул бровью — феатр не удался. Приказал поручику:

— Иди!

А сам решил сегодня же отправить его обратно в Селенгинск.

Меншикову же сказал медленно и веско:

— Держать тебя по указу станем в Березове неисходно… И без всякого упущения. А буде нарушишь — взыщу по военному суду. Чести и деревень ты лишен праведно. В Березове живи смиренно, добропорядочно. Не твори противность узаконениям. И лишнее не блювай… Иначе недолго и язык тебе урезать, как сам ты то делал…

За окном ударила вестовая пушка с Троицкого мыса, и в ту же минуту на Спасской башне часы пробили несколько раз.

— Уведи в острог! — приказал губернатор Окунькову.

Березов

Они проходили длинным плацем, где юнцы занимались военной премудростью: пленный швед под барабанный бой обучал их приемам с деревянными ружьями и алебардами.

Меншикова принял комендант острога, пожилой, седоусый капитан, с пустым рукавом, заткнутым за пояс.

— Куда ж мне тебя определить? — словно вслух размышляя, сказал он сострадательно. — Ежели в подвал, так вроде не по чину… А ежели…

Меншиков положил на стол золотой империал. Капитан нахмурился, отсунул деньги.

— Ладно, отведу тебе камору получше. И холопей твоих рядом помещу. Ради встречи нашей… Давненько с тобой, Данилыч, не видались…

Меншиков, ничего не понимая, недоуменно поглядел на коменданта.

— Не признаешь? А я не один год под началом твоим в корпусе прослужил. Эскадроном драгун командовал. Батурин с тобой жгли, за Карлусом по степи гонялись… На Пруте картечина турецкая меня вдарила, а лекаря руку отчекрыжили.

— А здесь-то как оказался? — спросил Меншиков эскадронного, которого теперь припомнил.