Мать принялась бестолково засовывать сено в кормушку, и так полную, потом опомнилась, как-то судорожно сглотнула вставший в горле комок и побрела, хватаясь за косяки, на улицу.
Я еще раз оглянул Живулю, попытался вздохнуть так же, как вздыхала мать, и тоже вышел из хлева.
Снегопад утих. Из темноты неба, медленно покачиваясь, падали на землю последние снежинки.
Мать не спала всю ночь.
Сквозь нехороший сон я слышал шаги на кухне. То и дело мать выходила на улицу и в коридоре скрипела дверь. И всю ночь горел в нашем доме свет.
А утром пришел дядя Федя. Вместе с отцом он долго возился во дворе, прилаживая стояки и перекладину.
Снова приходил ветеринар, он долго бубнил что-то на кухне, я в своей комнате слышал только отдельные слова: «Прободение… Язва…», мать стояла у печки, и в зеркало, что висело в большой комнате, было видно, как кривится сдерживаемым плачем ее рот. Мать не снимала с себя грязной фуфайки, и от нее пахло хлевом и талым снегом.
Потом Федя вывел из хлевушки Живулю, и мать бросилась было к окну, но тут же отпрянула назад — Живуля жалобно мукнула в последний раз и сразу же затихла под страшным ножом Феди.
Густо хлынула на молодой снег кровь.
После Федя сдирал кожу, рубил на части тушу, а мы с отцом, согнувшись, таскали в дом мясо. Половицы в коридоре тяжело скрипели под нашей тяжестью.
Во двор сбежались поселковые собаки и вначале яростно дрались над требухой. Оставляя на снегу кровавые полосы, они тащили по огороду кишки, пока другие собаки не налетали на них, и тогда сцепившийся яростный клубок катался по сугробам.
К вечеру все было кончено.
Отец, Федя и ветеринар сидели на кухне и пили водку, закусывая ее свежим поджаренным мясом. И хотя свои фуфайки они оставили в коридоре, все равно в кухне пахло кровью.
Скоро лица у мужиков раскраснелись, голоса стали громкими.
Они разговаривали о том, как убивали Живулю, и Федя — здесь он был главным — все пытался объяснить какие-то физиологические особенности Живули, из-за которых он не сразу попал ножом в артерию, и Живуля успела мукнуть.
А отец, как всегда, когда выпивал, расчувствовался и начал вспоминать, как выходила Живуля во двор, как поняла, что сейчас будет, как она падала, свалившись вначале на колени.
Мать слушала эти разговоры, и лицо ее темнело.
Уже начало смеркаться, когда я увидел ее на огороде.
Проваливаясь в снегу, она бродила за домом и собирала брошенные собаками кишки.
Она вернулась домой совсем в потемках. Ветеринар и Федя уже ушли, и мы сидели на кухне вдвоем с отцом.
— Не было никакого прободения, — остановившись в дверях, сказала мать. — Не было. Наврал ветеринар. А она-то… — голос матери пресекся. — Она-то и на шестую траву еще не ходила…
— А! — сказал отец. — Брось, Маруся.
И, вздохнув, полез в шкаф за припрятанной бутылкой.
А ночью опять шел снег. Он засыпал все кровавые пятна, и только столбы с прибитой к ним перекладиной всю зиму торчали из сугробов, напоминая о случившемся. Да еще чурбак, на котором разрубали мясо, так и остался красным от впитавшейся в него крови.
А мать долго не могла простить ветеринару Живулю, и даже перед своей смертью вспоминала, что он наделал тогда…
Волшебное яблоко
В детстве я видел яблоки, только когда их привозили из Ленинграда.
В нашем поселке они тогда не росли — десятилетия, миновавшего после войны, не хватало, чтобы ожила выжженная гвардейскими минометами поселковая земля.
Правда, в окрестных деревнях яблони сохранились, но они уже окончательно одичали от беспрерывной колхозной жизни и на них росли кислые и твердые плоды, больше похожие на картофельные яблоки, чем на фрукты.
Настоящие яблоки всегда были связаны с праздником и сами были праздником.
Помню, бабушка, взяв привезенное отцом яблоко в руки, задумалась, а потом сказала, что когда они только вернулись в Вознесенье из эвакуации — странник у них ночевал.
— Шурка-то наша не любила странников, но она на совещание была, в Ленинград уехавши, — сказала бабушка. — Вот я и пустила человека… А он, когда уходил, такое же яблоко подарил…
— Нет, мамаша… — ревниво сказал отец. — Это из Крыма яблоко… А тогда война еще не кончилась, откуда у странника такое яблоко взялось?
— Дак ведь не с Крыма, Миша… — вздохнув, согласилась бабушка. — Откуда в Крыму таким яблокам взяться? Сколько живу, а такого яблока больше не видела…
— Сладкое было? — спросил я.
— Наверное, сладкое, Миколя… — сказала бабушка. — А главное — не кончалось…
— Как это не кончалось?!