Дальний свет

Итак, цифры. Феликс ещё раз повторил их про себя, медленно, по одной. Сочетание первых четырёх отчего-то казалось знакомым, как будто даже мелькало последнее время поблизости и не один раз. Он вспомнил, заворошился, чтобы достать распечатки. Вытащив, подсветил телефоном, чтобы проверить.

Так и есть. Последние четыре цифры «искомого» номера, ни больше, ни меньше.

Уже интересно (он слабо ухмыльнулся). Но тогда заключительные три должны обозначать человека — вариантов немного.

Но имя… Как может имя обозначаться цифрами?

Так, но если мы пойдём от обратного. Если прикинуть, к кому из круга кандидатов эти цифры могут относиться в принципе. Что это вообще за число?

Как ни странно, оно тоже казалось знакомым, но по временам куда более ранним: когда вся оппозиционная тусовка сходилась большею частью в Ленте, а не в реальности, когда даже важные персоны из «верхушки» зачастую назывались самыми замороченными имяреками. Эти же три циферки мелькали там то и дело, даже чаще, чем их владелец, и прочно ассоциировались уже именно с ним.

Конечно, ведь их прицепил на конец своего имени сам великий Под-Пол — он же Михаил Гречаев. Одна цифра была из года его рождения, вторая — из номера квартиры, где он жил… Третья, кажется, тоже откуда-то там.

Даже так, подумал Феликс потерянно и почти равнодушно. Что ж, Гречаев… наверно, это удивительно. Наверно. У него самого сил на удивление не осталось.

Похоже, все вышли.

Он снова укрылся получше и свернулся калачиком, хотя это мало помогло. Вот уже скоро — вот уже через сутки или около того — стоящий пока поезд дойдёт до Ринордийска, и тогда надо будет шевелиться, как-то действовать. Как именно — хорошо бы понять и продумать до того момента.

Да. Лучше всего думать о том, что он будет делать. Это единственное, что в его положении теперь имеет смысл.

Весть о том, что он немедленно требуется госпоже Мондалевой, пришла неожиданно ранним утром.

Лаванда стояла около стола и потерянно искала что-то взглядом. На звук двери она тут же повернулась.

— Господин Гречаев, вы не знаете, где Китти? Мне непременно нужно поговорить с ней.

— Китти… — протянул он (прикидывая тем временем, чем грозит правда и стоит ли скрывать её). — Она сегодня ночью устранена. Прошу прощения, что вам не доложили заранее…

Лаванда широко распахнула глаза:

— Зачем??

— Возникли некоторые чрезвычайные обстоятельства. Как я понял, её планы и действия грозили обернуться бедой, и медлить было бы большим риском. Тем более, я помню, вы и сами уже высказывались насчёт этого человека…

Лаванда молча смотрела на него.

— …Насчёт тех, кто продолжает вмешиваться по своей инициативе… Что допустимы более кардинальные меры.

Он притих. Где-то что-то пошло не так, подсказало чувство (поздновато, пожалуй)…

— Я совсем не её имела в виду, господин Гречаев, — Лаванда недовольно нахмурилась. — Я её не любила, это так, но это не повод истолковывать мои слова, как вам захочется.

— Что вы, что вы, никто бы не допустил подобного, — поспешил он заверить. — Я, наверно, неправильно вас понял…

— Да. Вы меня очень неправильно поняли.

Взгляд её был тяжёлым и мрачным, хотя она даже не глядела на Гречаева. Он вспомнил, предпринял ещё одну попытку:

— Если вы рассчитывали, что она расскажет что-то про уголь, а теперь…

— Да причём тут это, — Лаванда отмахнулась, печально и устало. — Я совсем о другом. Совсем, совсем о другом…

Отвернувшись, она смотрела куда-то вдаль. Затем, словно распознав отчаянные попытки понять смысл сказанного, мельком взглянула на Гречаева:

— Ладно, забейте.

Это «забейте» в её исполнении звучало до смешного нелепо. Похоже, подцепила от своего кузена — за месяц-то жизни под одной крышей.

Будто опять услышав его мысли, Лаванда без особого интереса спросила:

— Где Феликс?

— Признаться, мы давно потеряли с ним связь. Вы хотели видеть и его тоже?

— Не то чтобы. Но если он будет в Ринордийске — пусть заходит сюда. Ему, кажется, было что мне сказать.

Пожалуй, было что сказать и самому Гречаеву, но он счёл за лучшее отложить всё до лучших времён. Едва ли любые его слова возымели бы сейчас успех.

— Ему передадут при первой же возможности, — серьёзно сказал Гречаев. — Госпожа Мондалева, если о Китти… Видимо, имела место ошибка, нелепая случайность. Уверяю вас, больше этого не повторится.

— Да, — кивнула Лаванда. — Это не должно повториться.

«Не забудет, не простит», — автоматически закончил про себя Гречаев.

95

Несколько раз он пытался забыться. Порой получалось, но тревожно и ненадолго, затем что-то побрасывало и снова вырывало в явь. То ему казалось, что поезд тронулся (и тогда подъём! подъём! не проспать город!), то — что не поезд, а просто отцепили вагон, и везут теперь не в Ринордийск, а куда-то в глухой туман, к чёрту на кулички.

Феликс вставал, принимался ходить среди ящиков и бочек, рискуя лишний раз привлечь внимание снаружи. Вымотавшись вконец, забивался обратно в свой угол, в укрытие (там было несколько, хотя уже ненамного, теплее, чем вокруг).

Хотелось есть. Последний раз они завтракали, кажется, в то утро, когда он заметил электровышку.