Дальний умысел

Другая бандероль, казалось бы, принесла больше обещаний. Роман был тоже первый, назывался «Поиски утраченного детства» и принадлежал перу мистера П. Пипера, обитателя пансиона «Приморский» в Фолкстоне. Френсику роман показался прочувствованным и довольно впечатляющим. Детство у мистера Пипера было несчастливое, однако же своих малосимпатичных родителей он выписал донельзя тщательно, живо изобразив свои отроческие годы в Ист-Финчли. Френсик тут же переслал роман в издательство «Джонатан Кейп» и сообщил мистеру Пиперу, что предвидится выгодная сделка и хорошая пресса. Он ошибся. «Кейп» книгу не взял. «Бодли Хед» – тоже. Не взял и «Коллинз». Вообще все лондонские издательства отвергли ее – с комментариями от полупочтительных до издевательских. Френсик осторожно оповестил об этом Пипера и вступил с ним в переписку касательно изменения текста навстречу редакторским пожеланиям.

Не успел он оправиться от этой оплеухи, как получил другую, куда более увесистую. Журнал «Букселлер» без лишних слов сообщил, что первый роман мисс Силии Туэйт «Сияние любви» издательство «Коллинз» купило за пятьдесят тысяч фунтов, а издатели в Америке – за четверть миллиона долларов, и мисс Силия почти наверняка получит Памятный Приз имени Жоржетты Хейер[1] – за историческую романтику. Френсик недоверчиво перечел скупые журнальные строки – и переменил подход к литературе.

Если издатели готовы были платить такие деньги за чувствительную белиберду, оскорбляющую его, Френсика, образованный вкус, стало быть, все суждения о задачах современного романа, почерпнутые из книг Ф. Р. Ливиса[2] и непосредственно от своей научной руководительницы доктора Сидни Лаут, в денежно-издательском мире – совершеннейший вздор и вдобавок очень опасны для его посреднической карьеры.

Постигнутый этим откровением, Френсик в корне переиначил свои взгляды. Способы оценки остались прежними, но перевернулись вверх тормашками. Всякий роман, сколько-нибудь отвечавший требованиям, предъявляемым Ф. Р. Ливисом в его «Великой традиции» и предписанным мисс Сидни Лаут в монографии «Нравственный роман», Френсик с порога отвергал как издания не заслуживающий; зато сочинения, которые для его учителей были ниже всякой критики, он проталкивал в печать всеми силами. Такие-то суждения навыворот и принесли ему успех. К тридцати годам он стяжал у издателей завидную славу; он рекомендовал только выгодные книги. Роман после Френсика не надо было дорабатывать и можно было почти не редактировать. В нем было ровно восемьдесят тысяч слов; на исторический сюжет, учитывая прожорливость любознательных читателей, давалось сто пятьдесят тысяч. Начиналась книга эффектно, продолжалась еще эффектнее и заканчивалась эффектом сногсшибательным. Короче, в романе имелось все, что надо читающей публике.

Но если от Френсика к издателям романы поступали почти готовенькие, то это потому, что рукописи чающих публикации авторов редко миновали его досмотр, не преобразившись. Распознав секрет успеха по «Сиянию любви», он требовал одного и того же от всякой книги, и одна получалась не хуже другой, как пудинги или коктейли: секс и кровь, забористый сюжет, любовные перипетии, загадки и тайны, а в придачу еще намек на значительность, на культурный вклад. Этого как бы намека на значительность Френсик добивался во что бы то ни стало. За это почтенные газеты удостаивали книгу благосклонного отзыва, и читателям казалось, будто они совершают некое паломничество и преклоняются перед чем-то эдаким, пусть и не очень понятным. Такою смутной многозначительностью Френсик приманивал изрядно потребителей, презирающих бездуховное чтиво. Он всегда требовал какой-никакой существенности, которую вообще-то числил, вместе с глубинным проникновением, по убыточному разряду; но губительна для книги она была лишь в больших дозах, как фунт мышьяку в кастрюле бульона – гомеопатическая же кроха существенности лишь возбуждала читательский аппетит.