Дальний умысел

Кошки никуда не делись. Две сидели на карнизе и смотрели, как Френсик подошел к парадному и позвонил. Стоя в ожидании, он оглянулся. Сад, пожалуй, стал еще больше напоминать сцену пасторали – излюбленного жанра доктора Лаут. И араукария выглядела еще неприступнее. Сколько раз смотрел он на нее из окна, когда доктор Лаут подчеркивала необходимость четкой нравственной установки во всяком произведении искусства. Френсик готов был с головой окунуться в воспоминания, но тут дверь приоткрылась, и мисс Христиан смерила его подозрительным взглядом.

– Если вы насчет телефона… – начала она, но Френсик покачал головой.

– Меня зовут… – Он помедлил, припоминая фамилию ее любимого ученика: – Бартлетт. Я был ее аспирантом в 1955 году.

– Она никого не принимает, – поджала губы мисс Христиан.

Френсик улыбнулся.

– Я хотел просто засвидетельствовать почтение. Я всегда считал ее влияние решающим для своей духовной жизни. Крайне плодотворным.

«Плодотворным» – это мисс Христиан понравилось. Парольное слово.

– В 1955-м?

– В том самом году, когда она опубликовала «Интуитивное чутье», – сказал Френсик, раскрывая гербарий на нужной странице.

– Да, да. Кажется, это было так давно, – сказала мисс Христиан и отворила дверь шире. Френсик вступил в темную прихожую: цветные стекла лестничных окон усугубляли благоговейное ощущение. Еще две кошки сидели в креслах.

– Как, вы сказали, ваша фамилия? – переспросила мисс Христиан.

– Бартлетт, – сказал Френсик (Бартлетт был отличником).

– Ах да, Бартлетт, – сказала мисс Христиан. – Пойду спрошу, примет ли она вас.

Она удалилась по обшарпанному ковру. Френсик стоял и скрипел зубами: кошачий запах мешался с застойным духом интеллектуального благочиния и нравственной озабоченности. Пожалуй, кошки пахнут лучше.

Снова притащилась мисс Христиан.

– Она примет вас, – сказала она. – Она сейчас редко принимает гостей, но вас примет. Как пройти, знаете.

Френсик кивнул. Он знал, как пройти. Потертая ковровая дорожка тянулась до самого кабинета; он отворил дверь.

Внутри был 1955 год. За двадцать лет ничего не изменилось. Доктор Сидни Лаут сидела в кресле у мерцающего камина с кипой листов на коленях; струила дымок сигарета, уткнувшаяся в пепельницу; на столике сбоку стояла недопитая чашка остывшего чаю. Она не подняла головы, когда Френсик вошел: тоже старое обыкновение, признак такой сосредоточенности, что допущенный должен вострепетать. Красная шариковая ручка чертила каракули на полях машинописи. Френсик уселся напротив и ждал. Ее спесь была ему на руку. Он положил на колени «Девство» в магазинной обертке, разглядывая склоненную голову и занятую писанием руку. Все было в точности как ему помнилось. Потом рука перестала писать, обронила ручку и потянулась за сигаретой.

– Бартлетт, дорогой Бартлетт, – сказала она и подняла глаза. Френсик твердо встретил ее пытливо-смутный взгляд. Нет, он ошибся, перемены есть. Ему помнилось вовсе не это лицо. Тогда оно было гладкое, чуть одутловатое, теперь – отечное и морщинистое. Дряблые, мятые мешки под глазами набухли в полщеки; изо рта сетчатой маски торчала сигарета. Только выражение глаз оставалось прежним: в них тускло мерцала уверенность в своей непреходящей правоте. Под взглядом Френсика эта уверенность сменилась недоумением.

– Мне казалось… – начала она и поглядела пристальнее. – Мисс Христиан определенно сказала мне…

– Френсик. Вы были моей научной руководительницей в 1955-м, – сказал Френсик.

– Френсик? – в глазах ее затеплилась догадка. – Но вы назвались Бартлеттом…

– Маленькая уловка, – сказал Френсик, – чтобы вернее к вам пробиться. Я теперь литературный агент. «Френсик и Футл». Вы о нас не слышали.

Но доктор Лаут слышала: ее глаза блеснули.

– Нет. Боюсь, что не слышала.

Френсик поколебался и избрал окольный путь.

– И вот я… подумал, что как ваш бывший аспирант… что вы, может быть, не откажетесь… сделаете нам такое громадное одолжение… – Френсик демонстрировал безграничную почтительность.

– Чего вы хотите? – спросила доктор Лаут.

Френсик развернул пакет на коленях.

– Видите ли, нам надо отрецензировать роман, и если бы вы…

– Роман? – Глаза, отягощенные дряблыми мешками, покосились на обертку. – Какой роман?

– Вот этот, – сказал Френсик, протягивая ей «Девства ради помедлите о мужчины». Взгляд доктора Лаут застыл, сигарета свесилась изо рта. Потом она съежилась в кресле.

– Этот? – прошептала она. Сигарета выпала и тлела на странице машинописи. – Этот?

Френсик кивнул, склонился, убрал сигарету и положил книгу на столик.

– Кажется, он в вашем духе.

– В моем духе?

Френсик сел поудобнее: он стал хозяином положения.

– Поскольку вы его автор, – сказал он, – то резонно предположить…

– Как вы узнали? – Она пристально глядела на него, и в этом новом взгляде уже не было высоконравственной целеустремленности. Только страх и злоба, к вящему удовольствию Френсика. Он закинул ногу на ногу и посмотрел на араукарию за окном, совсем не такую неприступную.