«Дальше… дальше… дальше!»

Дзержинский(польский акцент). Феликс Дзержинский, поляк, из дворян, в революционном движении с 1892 года. Пленум ЦК 20 июля 26-го года был для меня последним. Врачи меня предупредили, что выступать нельзя категорически… Но Троцкий, Зиновьев, Каменев так откровенно хотели свернуть голову нэпу, что отмалчиваться, отсиживаться было нельзя… Когда я сошел с трибуны, меня всего трясло… Так есть… через три часа все случилось… Мне было 49 лет… У меня не было шанса прожить дольше… если не в 26-м, так в 29-м, если не в 29-м, так вместе с другими… Почему? Потому что никакого подкопа под Ленина я вынести бы не смог… С болью, страшной болью вспоминаю последний, 14 декабря 22-го года, разговор, когда я неуклюже пытался выгородить Серго и Кобу в грузинской истории, а Ленин смотрел на меня так печально и все понимал. Ведь именно после этого разговора ему стало совсем плохо, и он больше в Совнарком не вернулся. Несу этот груз на себе.

Зиновьев. Зиновьев Григорий Евсеевич.

Каменев. Каменев Лев Борисович.

Зиновьев. В нашей жизни был не только октябрьский эпизод. Было и такое, о чем сегодня жалеть не приходится… и иное, за что мучительно стыдно.

Каменев. И стыдно, и больно, что мы, сотрудники Владимира Ильича, своими признаниями в связях с гестапо… убийстве Кирова… желании реставрировать капитализм… мы не только себя убивали…

Зиновьев. Конечно, до ареста у нас была возможность уйти от всего этого, но… 1 декабря вечером, после убийства Кирова, по всей стране стихийно возникали митинги и собрания… Я как член правления Центросоюза должен был выступить перед коллективом, но говорить не мог, слова застревали… Я был потрясен и потому, что хорошо знал Кирова, и потому, что прекрасно понимал, что нас ждет…

Каменев. Но сил самим принять единственно возможное… единственно верное решение… как это сделали потом Томский, Серго, Гамарник… На это сил не хватило.

Зиновьев. Если бы мы это сделали, мы бы сами подписали в глазах народа свой приговор.

Каменев. Да. Наверное. Но не осквернили бы себя… 24 октября я был в Смольном, принимал активное участие в событиях дня. Ошибка, связанная с нашим выступлением против восстания, была изжита.

Зиновьев. Я в этот день был в подполье, писал статьи для «Правды». В номере за 25 октября две мои статьи — передовая и еще одна.

Мартов. Я тот самый меньшевик Юлий Мартов, имя которого в Советской России было пугалом. Когда-то близкий друг Ленина, один из немногих, с кем он был на «ты»… Да… 24 октября… День накануне… Ну, конечно же, я был в Питере и делал все возможное, чтобы это не произошло, а если произошло, то совсем не так.

Деникин. Деникин Антон Иванович, генерал-лейтенант. Да, да тот самый Деникин… В 42-м году, когда Гитлер стоял у Сталинграда, я с презрением отклонил предложение переселиться в Германию. Краснов пошел к немцам, а я отказался, потому что до конца дней своих, до кончины в 47-м году в Соединенных Штатах, не переставал быть русским патриотом.

Сталин. Я полагаю, что советский народ помнит не того Деникина, который кокетничает своим отказом драться против своей Родины, а того Деникина, который был генералом-вешателем, кровью русских рабочих, русских крестьян залил Россию.

Деникин. Я воевал с ними в отличие от вас. Воевал. 24 октября вместе с генералом Корниловым был в Быхове, по-моему, играли в бильярд.

Дан. Дан, Федор Ильич, меньшевик, врач, до 22-го года был депутатом Моссовета, а затем выслан на чужбину, дожил до победы России во второй мировой войне. Подобно Милюкову, я приветствовал Сталина, понял, что большевизм, несмотря на глубокие недостатки, стал могучим фактором осуществления социалистической идеи. 24 октября вместе (жест в сторону Мартова) с Юлием Осиповичем делал все возможное, чтобы день 25 октября не вошел в историю человечества. К счастью, не преуспел.

Крупская. Крупская, Надежда Константиновна, в партии работала по просвещению. Жена Ульянова. 24 октября сидела в Выборгском райкоме, куда Фофанова приносила записки Ильича, а я их переправляла в Смольный.

Бухарин. Бухарин, Николай Иванович, родился в 1888 году в Москве, в семье учителей. В революционном движении с 17 лет. На VI съезде был выбран в ЦК, в составе которого был вплоть до ареста в 1937 году. Из важнейших этапов моей политической жизни считаю необходимым указать на брестский период, когда я сделал крупнейшую политическую ошибку. Но больше всего виню себя и как большевика и как человека за то, что не смог помешать тому «великому перелому», той «революции сверху», как ее называют, которая произошла в нашей стране в 29-м году.

Сталин. Это моя формулировка. От авторства отказываться не собираюсь.