Дальше ваш билет недействителен

— Вы участвовали в боях за Париж? — Он называл это не «освобождением», а «боями». — Мы говорили по-английски. — Я видел это в вашем досье…

— «In your file»… Верно.

Казалось, он смеялся за своими очками:

— В момент подписания капитуляции я состоял в штабе генерала фон Хольтица…

— Я тоже там был. С генералами Роль-Танги, Шабан-Дельмасом и некоторыми другими.

— Так я и думал. Конечно, не могу сказать, что узнал вас. Столько лет прошло, и так все изменилось…

— Мы оба промахнулись, — сказал я.

Под общий смех мы перешли к серьезным вещам. Нам предстояло на словах уладить один аспект операции, чтобы не запрашивать согласие Министерства финансов. Имелись также исключительно важные налоговые соображения. Официально немцы покупали у меня двадцать четыре процента моего холдинга и двадцать четыре процента каждой из трех дочерних компаний. Они обеспечивали страховку моей жизни, подписанную сообща тремя компаниями. Семьдесят процентов от реальной цены негласно оплачивались акциями на предъявителя по котировкам германской биржи, которые передавались моему швейцарскому траст-агенту. Обычная операция. Немцы таким образом экономили 17,5 процента на французских налогах, а я почти полностью избегал фискального кровопускания. Равным образом я получал восемь тысяч акций компании СОПАР Кляйндинста.

Он внимательно следил за пеплом на своей сигаре.

— Есть еще один очень важный момент, господин Ренье. Как раз поэтому я и хотел встретиться с вами лично. Я искренне желаю, чтобы вы остались во главе предприятия во Франции в качестве директора…

Он предлагал мне стать его служащим.

Я посмотрел ему в глаза. Только серьезность и даже благожелательность. Ни следа иронии. Однако у нас была слишком хорошая память…

— Боюсь, это невозможно.

— Меня это очень огорчает, господин Ренье. Очень. Мы заметили, что немецкие деловые люди, возглавив во Франции какую-нибудь… транснациональную компанию, сталкивались с некоторой… настороженностью.

— Удивительно. Я думал, все уже позади.

— Это факт.

— Я чрезвычайно ценю ваше предложение, но не могу его принять… по разного рода причинам.

— Я позволю себе настаивать, господин Ренье. Не буду скрывать, что возможность вашего сотрудничества с нами — одно из важнейших условий соглашения…

— Сожалею, но это невозможно.

— Подумайте…

Я опустил голову, закрыл глаза и погрузился в темноту. Усталость и бессонница обостряли и затуманивали мои воспоминания… Кляйндинст смотрел на меня с дружелюбным добродушием, танки Леклерка проходили под веками со своими призраками победы, лицо сына, внимательное и немного отстраненное… Вдруг рядом, на блинчиках «сюзетт», посыпанных сахаром и орошенных коньяком, вспыхнули огоньки синего пламени.

В ожидании ведающего напитками официанта появилась угроза.

— Воду «Эвиан», — бросил я ему, и он удалился с таким видом, будто вздыхал: «Бедная Франция!»

— Когда-нибудь, Жан-Пьер, появятся роскошные заведения эфтаназии, с, необычайно разнообразным выбором смерти от удовольствия, а у этих будут те же рожи, что и здесь. О чем я там говорил?

— «… и привык искать для всех проблем практическое решение…»

Я чувствую Лорины руки вокруг своей шея.

— Спи. Ты только изводишь себя, думая обо всем этом…

— Вечерние страхи.

— Как это, «вечерние»? Сейчас четыре часа утра…

— Лора…

Но дальше я не пошел. Быть может, я слишком погряз в прошлом, в том, где мужчины никогда не были способны к братству в отношении женщин…

— Дела… Я больше не могу. У меня есть выбор: сдаться немцу или, может, американцу. Как видишь, ситуация типично французская. Даже старому зверю тяжело покоряться, уступать свою территорию другому. Очень унизительно… для мужчины.

— А я? Я всего лишь часть твоей территории?

— Нет. Ты мое будущее.

Глава VII