Дальше живут драконы 2

Политика закручивания гаек дала свой результат — в 1935 году в Индии начались события известные как «восстание боевых рас[70]». Восстание началось одновременно в Пешаваре, Рангуне и Калькутте, продолжалось до 1937 года и унесло жизни, по меньшей мере, двух миллионов человек. По меньшей мере, втрое больше было ранено и искалечено. Ужасы восстания боевых рас были таковы, что вернувшихся в то время из Индии, солдат или поселенцев, на два года лишали избирательных прав — считалось, что их психика серьезно подорвана. Не менее тридцати миллионов человек стали беженцами, в британских протекторатах в Африке именно тогда появились индийские сообщества. Британии удалось подавить мятеж, но лишь ценой признания фактической независимости (под британским протекторатом) Мандалая и Северо-Западных территорий со столицей в Пешаваре. Мандалай получил независимость и право создать собственную, неподконтрольную Индии армию. В 1947 году армейские генералы расстреляли правительство и захватили власть, объявив единственной законной властью в стране Госсовет, состоящий из самих себя. С тех пор некогда райский Мандалай стал одним из самых опасных и зловещих мест на земле. Солдаты Госсовета патрулировали улицы, то и дело слышалась стрельба. Пропадали без вести люди. В стране действовали каренские сепаратисты, отстреливая полковников и генералов. Достаточно было подозрения в революционной деятельности, чтобы пропасть без вести. Но Госсовет даже не пытался пресекать массовую наркоторговлю и «отдых» наркомафиози с гор и плантаций. Говорили, что оборот подпольных казино в Мандалае превосходит даже Макао. Великобритания смотрела на это частично с сочувствием, частично со злорадством, но не вмешивалась. Умные люди говорили, что Индия до сих пор и остается британской только потому, что примеры того что бывает когда Великобритания уходит — здесь, под самым носом.

Я устал трепать подметки по булыжной мостовой,
А от лондонской погодки ломит кости не впервой.
Здесь прислуги целый ворох, пьешь-гуляешь без забот,
Дурь одна в их разговорах: кто любви-то ихней ждет?
Жидкий волос, едкий пот…
Нет, меня другая ждет,
Мой душистый, чистый цветик у бездонных, сонных врат
На дороге в Мандалай…
Там, к востоку от Суэца, злу с добром — цена одна,
Десять заповедей — сказки, и кто жаждет — пьет до дна,
Кличет голос колокольный, и привольно будет мне
Лишь у пагоды старинной, в полуденной стороне
На дороге в Мандалай,
Где суда стоят у свай, —
Мы кладем больных под тенты и идем на Мандалай
О, дорога в Мандалай,
Где летучим рыбам рай
И зарю раскатом грома из-за моря шлет Китай…

Короче говоря, в Мандалай сегодня направлялись только те, кто смирился с вполне реальной возможностью оттуда не вернуться. В этом смысле хорошо буддистам — у них смерть это всего лишь акт в бесконечном колесе перерождений. А христианам как быть?

Самолет приземлился, не развалившись — и все пассажиры, белые и азиаты — не сговариваясь, зааплодировали…

Аэропортовский автобус не подали. На фронтоне старого, возможно еще британской постройки аэропорта — какой-то военный принимал у матери ребенка, причем оба смотрели не друг на друга, а на зрителей, и белозубо улыбались. Картина была почти лубочной, и одновременно с этим донельзя фальшивой. Какие, например белые зубы, если все в Азии жуют бетель, от которого зубы чернеют? А зачем мать отдает ребенка военному — чтобы из него вырастили очередного убийцу и палача собственного народа?

Крым. Лето. Иссушенная солнцем земля, трава давно высохла и похрустывает под ногами, когда идешь по полю.