Дальтоник

Она вышла на улицу. В горле стоял ком, казалось, она сейчас задохнется. Дана лихорадочно соображала, что делать. Ехать домой бессмысленно: дома ей не набрать и двухсот крон. На сберкнижке Павлика лежат двадцать крон. Ровно столько, чтоб не закрыть счета. Остаются родители Павла. У свекрови наверняка отложена тысчонка, но эта не одолжит, пока Дана подробнейшим образом не объяснит, для чего и почему. Нет! Только не это. Каждая сотня, выданная свекровью, сопровождалась бы иронической моралью о Даниной фантастической расточительности и абсолютном неумении самостоятельно вести хозяйство. Родные Даны живут далеко и практически помочь не успеют. Можно, конечно, послать две телеграммы: одну им, вторую брату. Но Дана представила себе перепуганных стариков и их предположения о том, что могло стрястись в Тынце, у детей. Брат, конечно, одолжил бы. Но он и сам без гроша, осенью достроил в Бероуне домик и влез по уши в долги. Двенадцать сотен для него сейчас цифра прямо-таки астрономическая. Остаются лишь товарищи по работе. Можно бы одолжить у них. Но у кого? У тех, кто помоложе, деньги не держатся. У пожилых учатся дети, кое-кто из коллег выплачивает за телевизор или купил в рассрочку мебель… Дана стала прикидывать, у кого же могут быть сейчас деньги? Конечно, у Губерта Влаха! Говорят, что он сорвал за норок неплохой куш. Одолжит? Скорей всего — да. С ним Дана знакома лучше, чем с кем бы то ни было. Но у него навряд ли есть с собой тысяча крон. Йозеф Каплирж. Детей нет, живет скромно, целый год копит, чтоб поехать в туристическую, за границу. Более того, он местный, может забежать домой на большой перемене и принести деньги. Бржизова ездит из Вестце, она отпадает, Адамцева раструбит по всем Крушетицам, у Гавелки нельзя, а Бенда? В своем простодушии непременно проболтается. Кроме того, примется рассказывать в учительской, как в Вышних Ружбахах старшина украл у полковника кассу. Дана подумала об Иванке Рауховой. Ивана всегда поможет. Но ее нет в городе. Вот уже неделя, как она уехала на курсы переподготовки пионервожатых куда-то в Сечь.

Решать, решать, как можно быстрее!

Через пять минут уходит автобус в Тынец.

Все! Решено! Каплирж.

Дана обогнула школу и вошла в сад. Каплирж с ребятами занимается в кабинете рисования. Как объяснить, зачем ей деньги? Лгать и ему тоже? Хватит с нее и того, что Каплирж будет знать про симуляцию отъезда и возвращения из Тынца, и того, что она заставила Гавелку без всякой надобности ее заменять. Дана скажет Каплиржу всю правду. Он поймет, он должен ее понять, и будет помалкивать. Деньги она вернет… ну, скажем, третьего! Она робко постучала в дверь кабинета.

Каплирж вышел в коридор. Он слушал Дану внимательно. И даже протянул носовой платок, сложенный узким прямоугольником. Дана не смогла сдержать слез. Каплирж пообещал. Вот только закончит урок и тут же сходит домой за деньгами.

Дана ждала его больше часа, окоченев от холода в открытой автобусной ожидалке на площади. Взяв у Каплиржа конверт, она попросила его не говорить о случившемся ни слова. Нигде и никому.

Каплирж сказал: «Да, безусловно» — и первым направился к школе.

Подождав, пока он скроется, Дана пошла вслед за ним, делая вид, будто возвращается с автобуса, из Тынца. Через несколько минут она вручила директору списки, чек на вырученную сумму и деньги.

Все старания Яромира Влаха, направленные к тому, чтобы устранить с лица красные болячки и черные точки угрей, не увенчивались до сих пор ни малейшим успехом. Он попеременно протирал кожу то чистым спиртом, то кокосовым молоком, то вытяжкой из алоэ и раствором камфары, умывался серным мылом, а потом пудрился детской присыпкой, не пил какао и не ел шоколад, полоскался в отваре ромашки и глотал препротивную кашу — геркулес. Тем не менее физиономия у него была как у заболевшего черной оспой. И вот, спокойно взвесив все свои тщетные усилия, предпринимаемые в течение двух прошедших лет, Яромир сделал вывод, что икс должен быть равен некоей женщине. Женщина представала перед его внутренним оком в образе сногсшибательной красотки, подобной тем, которых он тайно разглядывал в журналах, проникающих к нам из кое-каких северных стран. Яромир часто впадал в состояние депрессии по поводу того, что волею жестокой судьбины он, видимо, последний в группе, кто несет на себе позорное клеймо девственника. Влах-младший твердо решил избавиться от своей невинности, а тем самым и от угрей. Вот когда его однокашник Антонин Мраз, прослывший в техникуме невообразимым ловеласом, будет супротив него не более чем жалкий дилетант.