Дама и лев

– Как всегда, отец, сердце моё тонет в волнах вашей нежности. Но нынче вечером мне не до песен, – ответила Аэлис с вежливой улыбкой, направляясь к своему обычному месту между отцом и Озэром. Он встал и подвинулся, чтобы она могла сесть, а она кивнула в знак благодарности.

– И как всегда, дочь, твои неисчислимые добродетели заставляют забыть о твоём несносном характере. К тому же – продолжал Сент-Нуар, – сегодня не только мы, твои родные, жаждем видеть тебя: тут и посланцы от твоей будущей семьи. Похоже, есть новости о Жиле. Ну, господа, – при этих словах он дал знак виночерпию наполнить резные деревянные бокалы, и слуги медленно направились к столу, неся огромные подносы с мясом и холодными закусками, – я слушаю вас. Надеюсь, ничего дурного не случилось с нашим столь любимым юношей?

Аэлис глянула украдкой на посланцев Суйера, сделав вид, что глубоко заинтересована вкусом сыра. Озэр, сидящий рядом с ней, казалось, был полностью поглощён пережёвыванием цыплячьей ноги в сметанном соусе с толчёным миндалём. Однако его кинжал, будто немое предупреждение, лежал перед ним на столе на видном месте.

Рыцарь, назвавшийся Раймоном, откашлялся, глотнул вина и ответил:

– Смотря, что считать дурным, сеньор. Наш господин велел передать вам следующее: как известно, уже четыре зимы минуло с того дня, как Жиль Суйерский обручился с вашей дочерью Аэлис с тем, чтобы впоследствии сочетаться с нею священными узами брака, как предписывает наша Святая Матерь Церковь. Однако прежде, чем это произошло, молодой Суйер внял призыву крестоносцев и, сознавая, какой непомерный груз грехов несём мы на себе в этом мире ещё со времён падения нашей нечестивой прародительницы Евы, решил отправиться в царство Иерусалимское чтобы отвоевать Святые Земли, до сих пор пребывающие в руках неверных. Это было обдуманное, хоть и непростое для понимания решение, и…

– Друг мой, – Филипп вытер губы краем скатерти и обмакнул испачканные жиром пальцы в стоявший перед ним на столе сосуд с водой, – хотя мы благодарны вам за это вступление, необходимое тем, кто не хранит памяти о произошедших событиях, должен сказать вам, что мои воспоминания о них весьма свежи и живы, так что можете говорить без обиняков. Скажите прямо, что у вас за новости.

Хорошо. – Рыцарь откашлялся и, глядя в свой бокал, произнёс: – Похоже, пришли печальные вести о нашем молодом господине Жиле. Во время стычки с бандой неверных по пути в Дамаск он был сражён коварным и трусливым врагом. Он погиб, и у нас есть тому неопровержимое доказательство: его безымянный палец с кольцом и печатью дома Суйеров, который один из этих грязных псов пытался похитить, но был отбит храбрыми рыцарями, сопровождавшими молодого господина. Итак, он мёртв, и эту новость мы с грустью вынуждены сообщить вам.

Гробовое молчание воцарилось в зале, Аэлис почувствовала, что на неё устремлены всё взгляды: кто-то смотрел выжидательно, кто-то с состраданием, а один из всех, без сомнения, Жанна, злорадно. Смерть жениха перечеркнула договор о родственном союзе между Сент-Нуаром и Суйером, так что предстояло вести переговоры о его перезаключении, если главы семейств ещё были в этом заинтересованы. Да, новость о гибели Жиля была действительно дурной, и не только для юноши, пролившего кровь в песках Иерусалима, но и для тех, кто, подобно Аэлис, пережил его, и чья судьба стала разменной монетой в борьбе за наследство. Она почувствовала, что заливается краской, и глотнула из бокала, общего с Озэром. Тот замер, видимо, ожидая реакции отца Аэлис. Сент-Нуар молчал, погружённый в раздумья, казалось, целую вечность, но наконец медленно заговорил:

– Рыцарь Раймон, это худшая новость из тех, что я слышал за последние несколько лет. Смерть нашего дорогого Жиля, которого я считал чуть ли не сыном, большой удар для меня. Я уверен, что сердце Аэлис разбито, – он остановил тяжёлый взгляд на дочери, которая сидела, опустив голову. Помолчав, Филипп произнёс твёрдым голосом: – Тем не менее, как глава семейства Сент-Нуар, я должен задуматься о будущем, встать выше страданий своей дочери и вашего господина и спросить себя, пусть со слезами на глазах, что станет с нашими домами, с нашими судьбами, с теми узами, которые мы считали нерушимыми, и которые были столь коварно разрублены клинком неверного. Будь проклят этот нечестивец – орудие нашего несчастья! И я спрашиваю вас, любезные посланники, – тут речь Филиппа стала мягкой, словно бархат, – не просил ли сеньор Суйерский передать нам ещё что-нибудь, что смягчило бы удар? Он не добавил ни слова? Неужели принесённая вами ужасная новость должна говорить сама за себя и быть единственной? Если мои чувства не лгут мне, сеньор Суйерский гораздо осмотрительнее и мудрее и знает цену своевременным решениям и верности слову в тяжёлые времена. Так что, любезные гости, говорю вам с полнейшей откровенностью, что ожидаю всем сердцем, разбитым, но открытым для вас, второй части вашего послания.