Дама непреклонного возраста

Машина. И все-таки, зачем Софья упомянула про автосалон? И слово-то какое – автосалон! Зинаида, раз она не сталкивалась с покупкой авто, сказала бы, скажем, – на базаре, на рынке или в магазине. А Софья… Однако это только настораживает, но ничего не доказывает. А что, если у Софьи все же были деньги, и она действительно хотела купить машину? Стоп! А певец-то наш безголосый, Аркадий Валерьевич жадный ведь говорил, что слышал, как Софья шантажировала директрису Ивскую. Но денег никто не видел. И никому она ничего не говорила, даже дочери. А может… Может, денег и не было, а Софья рассчитывала на ту сумму, которую ей выложит Ивская? То есть она надеялась получить деньги, проболталась про них кому-то, и ее убили. Нет, так не получается. Зачем убивать человека, если денег у него еще нет? Из-за мнимого богатства ни один дурак на убийство не пойдет. Кому это надо? Ой, да тому, кто должен оторвать это богатство от себя и вручить Софье. Значит, Ивской?

Зинаида так задумалась, что чуть не проехала свою остановку.

Возле закрытых дверей бара стояла, нервно пританцовывая, тощая Вероника и презрительно дергала губой. Пока Корытская дрожащими руками воевала с замком, та завернула голову набок и тягуче выражала недовольство:

– Ну просто ва-а-аще! Люди тут с самого утра толкутся, а ее где-то носит!

– А кто? – насторожилась Зинаида. – Кто толчется-то? Какие люди?

Вероника возмущенно изогнула позвоночник и стала похожа на богомола.

– Не, ну я ща просто в конус уйду! Какие люди? Я толкусь! С утра! Не въезжа-а-аешь?

Зинаида криво усмехнулась:

– А тебе чего с утра тут толкаться? Работать надо! Вон у нас полгорода ходит с растрепанными прическами, а ты в конус собралась… – лихо орудовала Зина уже за стойкой.

– Не-ет, я с тобой не разгова-а-ариваю! Налей вон ту бодягу… Да не ту! Вон бутылка красная! Прям ва-а-аще… приняли село-о какое-то…

Зинаида не хотела рабочий день начинать с ругани. На ноющую Моткову она попросту решила внимания не обращать. Однако та хотела именно внимания:

– И кто ж меня обслуживать будет? Я чо, одна буду тут торчать за стойкой? Не, ну ва-а-аще! А я еще вон той байды хочу.

Зинаида налила виски и просто сообщила:

– С тебя за вон ту бодягу и за эту байду семьсот двадцать.

Девушка лениво достала кошелек и бросила тысячу. Зинаида принялась отсчитывать сдачу.

– Не шурши, стой прямо, я, может, еще пить бу-у-уду.

Корытская кивнула и отвернулась к зеркалу. С минуты на минуту сюда пойдет народ, не хотелось бы встретить посетителей растрепанными кудрями.

– Слышь, Корытская. Я тут вся в интересе: тот чел, который вчера приходил, он чо, в самделе посудницей в баре париться будет?

– Ты про что? – не сразу поняла Зинаида.

– Ой, ну те-е-есто! Я говорю, мужик вчерашний, он что, посудомойщиком устроился?

Зинаида прыснула в кулачок и неопределенно пожала плечами.

– Ну ваще ви-и-и-лы! – вовсю кривлялась Моткова. – Если он еще придет, ты скажи, чтоб меня аукнул. Я тут со своим папиком покурлыкала, он берет его к себе на спиртзавод замзавом. Сначала командировки будут, ну такие… никакие, в общем, в пригород, а потом, если чел себя покажет, можно и в центр запустить. Но работа не синяя, не надорвется.

Зинаида кромсала сыр для бутербродов и клятвенно заверяла:

– Скажу, конечно. На самом деле, ты права, этому челу Плюху самое место на спиртзаводе. И в пригород его! А то разъезжает по своим Мюнхенам… И, знаешь, Моткова, не надо его сразу замзавом, пусть бутылки моет. Как думаешь, он согласится? Вообще-то он ведущий хирург, но, я думаю, учиться никогда не поздно.

Моткова сначала яростно замотала головой и только потом икнула:

– Ик-как хирург? Ну ва-аще, блин! А чего ж он у тебя тут кучковался?

Официантка глубоко задумалась.

– Любит, наверное…

Тему любви не дала развить Данилова. Она подлетела к стойке и сразу же заказала себе семь булочек, замороженную пиццу, копченую курочку – и можно не разогревать! Стали подтягиваться и остальные работницы нестандартной моды. И очень скоро зал наполнил ровный гул.

– Сегодня что-то уж совсем рано отдыхать начали, – бурчала Зинаида, не успевая подавать, наливать и смешивать. – Никто не хочет работать. А Ивская потакает!

Дамы, как им казалось, работали. И очень активно. Они сегодня кричали громче обычного, капризничали через каждые десять минут и крали у Даниловой плюшки. Объяснялась нервозность просто: послезавтра должен был состояться показ, и, само собой, надо было еще многое успеть. Времени ни на что не хватало, но и посиделки в баре отменить не было никакой возможности – это была единственная железная традиция театра.

К концу вечера дамы как-то и вовсе разбушлатились, Ивской приходилось то и дело засовывать сотрудниц в рамки приличия.