Дама разбитого сердца

Последующие двадцать минут Вася сушил мамочку феном. И вот наконец маска высохла, и Вася осторожно, кусок за куском стал ее снимать.

– А знаешь, – сказала мамочка, – пожалуй, не так уж все плохо. В моем возрасте на кожу нужно воздействовать активно… Нет, определенно, маска помогла.

Она закрутилась перед зеркалом, напевая вальс Штрауса.

Всего этого было слишком много для Васиного измученного организма. Ему показалось, что синенькие скромные цветочки с мамочкиного халатика попадали на пол, потом поднялись в воздух и закружились хороводом по комнате.

– Я люблю тебя, Вена! – пела мамочка. – Глубоко, неизменно…

«Это конец!» – понял Вася и потерял сознание.

На этот раз Вадим назначил встречу Маркизу в киноресторане «Мастрояни».

Леня пришел первым, и бойкая официантка в кокетливой соломенной шляпке-канотье положила перед ним меню.

– «Серебряный плащ Марлен Дитрих», – с интересом прочел Маркиз.

– Это семга, запеченная в фольге, – охотно пояснила девушка.

– «Бюст Софи Лорен», – перешел Леня к следующей строчке, – однако!

– Авокадо, фаршированное креветками и орехами кешью, – бодро перевела официантка.

– «Мужская сила Жан-Поля Бельмондо»…

На этот раз девушка не успела перевести, потому что к столику подошел Вадим.

– Однако здесь интересное меню, – вместо приветствия сказал ему Маркиз, – чувствуешь себя немножко людоедом…

– Вы еще не прочли и половины меню, – официантка закатила глаза, – там дальше такое! Особенно в разделе десертов!

Преодолев некоторый шок, вызванный необычными названиями, мужчины сделали заказ. Как только официантка удалилась, Вадим придвинулся ближе к Лене и нетерпеливо проговорил:

– Вам удалось вернуть украденное?

Леня передал своему собеседнику портфель. Вадим торопливо расстегнул замки, вытащил сафьяновый альбом, перелистал его. На его лице отразилось явное разочарование.

– Это все?

– Это все, что нам удалось взять у приятеля вашей сестры, – обиженно проговорил Леня, – разве это не те марки, которые он у вас украл? Кажется, вы говорили о том, что они очень редкие и дорогие?

– Те, те… – ответил Вадим, еще раз невнимательно взглянув на содержимое альбома, – вот эта – особенно ценная, это так называемая «Серая Аргентина»… огромное спасибо. Но там была еще такая небольшая, слегка потертая папочка, а в ней… – И Вадим настороженно замолчал.

– Ну да, в ларце щука, в щуке яйцо, в яйце игла, а в той игле смерть Кощеева, – насмешливо проговорил Маркиз.

– Зря вы так шутите, – негромко отозвался Вадим, – в той папочке действительно моя смерть. Впрочем, вы и так сделали для меня очень много, вы сделали все, что могли, и не ваша вина… – С этими словами он потянулся к карману.

– Постойте, – Леня жестом остановил его, – я хотел бы довести дело до конца, но для этого мне нужно знать, что искать. Иначе получается как в сказке – пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что…

– Ну ладно. – Вадим откинулся на спинку стула и начал: – История долгая, так что вам придется запастись терпением.

Маркиз молча кивнул, чтобы не перебивать рассказчика.

– Для меня, правда, она началась не так давно, всего две недели назад. Меня пригласили к умирающей женщине…

– Вы – врач? – удивленно спросил Леня. Ухоженный, обеспеченный вид Вадима, та щедрость, с которой тот помогал своей бестолковой сестре, явно не вязались с плохо оплачиваемой профессией служителя Гиппократа.

– Нет, – Вадим чуть заметно усмехнулся, – я тот, кого приглашают, когда врачи уже сделали все, что могли. Я адвокат. Знаете, как рассказывают: поздно ночью человек вызывает врача, тот осматривает больного и говорит:

«Срочно вызывайте адвоката, священника и близких родственников».

«Что, дело так плохо, доктор?»

«Нет, просто я не хочу быть единственным идиотом, которого зря разбудили этой ночью».

Так вот, две недели назад меня вызвали не зря: женщина действительно умирала. На вид ей было далеко за восемьдесят, она лежала на высоко взбитых подушках с закрытыми глазами, и единственным признаком жизни были мелкие, суетливые движения ее левой руки. Она словно что-то перебирала пальцами на одеяле, то ли пересчитывала какую-то невидимую мелочь.

Старуха выглядела чистой и ухоженной, в комнате не было того ужасного запаха, который часто присутствует в доме умирающего – только легкий химический запах лекарств. Меня встретила женщина лет шестидесяти, я принял ее за дочь, но после понял, что ошибся. Эта женщина подошла к постели умирающей и громко сказала той:

– Тетя Шура, он пришел! Адвокат, которого вы просили!

Старуха открыла глаза. Глаза были желтые и живые, особенно живые на ее безжизненном, пергаментном лице. Я приблизился и наклонился к ней, готовясь выслушать ее последнюю волю – что-нибудь вроде «золотое колечко с желтым камушком отдать племяннице Маше, а сережки – соседке Нюсе».

Но ухаживающая за ней женщина прикоснулась к моему плечу и негромко проговорила:

– Тетя Шура не может ничего сказать. Ее разбил паралич, и она лишилась речи.

– Зачем же вы меня вызвали? – Я был раздосадован: время мое дорого, а здесь я, похоже, совершенно не нужен.

– Она просила непременно вызвать адвоката.