Дама разбитого сердца

Поселок Еловое небольшой, расположен в живописном месте недалеко от города и еще не застроен безвкусными краснокирпичными домами «новых русских». Дело в том, что Еловое – часть большого старинного парка, объявленного в пятидесятые годы заповедником, и строиться в нем могли только сотрудники этого самого заповедника. Дома там довольно старые, но крепкие. Увидев бравого пенсионера, сгребающего листья на своем участке, я спросил, как мне найти Анну Алексеевну Миронову – так звали мать Лиды. Пенсионер, судя по всему тот самый отставной майор, о котором говорила Лида, показал мне на соседний дом и сообщил, что Анна Алексеевна дома.

Я действительно застал ее в избе. Анна Алексеевна топила печь. Выглядела она крепкой и энергичной, несмотря на более чем преклонный возраст. Когда узнала от меня о смерти своей старинной подруги – очень огорчилась, конечно, но не впала в истерику, проговорила со сдержанной грустью, что в их возрасте нужно быть готовыми ко всему и каждый лишний прожитый день принимать как подарок.

Потом она, совершенно меня удивив, достала из шкафа четвертинку водки и предложила вместе с ней помянуть подругу. На мой невысказанный вопрос ответила, что держит водку на случай простуды или другой неприятности, а от стопки хорошей водки ей ничего плохого, несмотря на возраст, не будет.

После таких слов я подумал, что отказываться помянуть покойницу, ссылаясь на то, что я за рулем, просто неприлично, от одной стопки и мне ничего не будет, а если, не дай бог, машину остановит гаишник – деньги на взятку у меня найдутся.

Мы выпили по стопке, не чокаясь, как принято на поминках, закусили солеными груздями и крепенькими маринованными огурчиками. После этого Анна Алексеевна отставила стаканчик, посмотрела на меня чрезвычайно проницательно и сказала:

– Ведь не для того вы, занятый человек, приехали за город, чтобы рассказать старухе о смерти подруги. Вы хотели о чем-то меня спросить, что-то узнать… так спрашивайте!

Я подивился ее рассудительности и признался, что действительно хотел кое-что разузнать. Для начала сам рассказал ей о странной просьбе парализованной, умирающей женщины вызвать адвоката, причем не для того, как выяснилось, чтобы распорядиться своим скудным имуществом, а для того, чтобы передать мне странную потертую папку. Потом я рассказал о письме, вернувшемся за отсутствием адресата, и о ссоре с внуком, послужившей, должно быть, причиной инсульта.

Рассказав это, я спросил, не может ли Анна Алексеевна как-то объяснить такие странности, а главное – растолковать историю с папкой.

Надо сказать, что я, как юрист, был в замешательстве: получил от покойной деньги за работу, следовательно, она являлась моей клиенткой, а выполнить ее распоряжение относительно папки не мог, поскольку не понимал, в чем оно заключается.

Анна Алексеевна немного помолчала, собираясь с мыслями, а потом начала рассказывать. И рассказала одну из самых удивительных историй, какие мне приходилось слушать за время моей адвокатской практики.

Покойная Александра Никодимовна родом была из глухой владимирской деревни. Давным-давно, еще в начале тридцатых годов прошлого, двадцатого, века, деревенская девушка попала в город и устроилась прислугой, или, как тогда говорили, домработницей в семью крупного пожилого врача, профессора Воскресенского. Семья была богатая, еще с дореволюционных времен хранились в доме многочисленные ценности – и картины, и столовое серебро, и кое-какие бриллианты. Чудом все это не пропало во время революции. Точнее, не то чтобы чудом – просто доктор Воскресенский в свое время лечил кого-то из видных большевиков и получил за это охранную грамоту за подписью чуть ли не самого Дзержинского.

В семье Воскресенских к Шурочке относились хорошо, и девушка отвечала хозяевам преданностью и старанием. Обращались с ней хозяева как с родной, а когда девушка тяжело заболела, профессор вылечил ее, отложив все свои важные дела и всех высокопоставленных пациентов, а его жена ухаживала за Шурочкой как за родной дочерью. Выздоровев, девушка еще больше привязалась к хозяевам. Она чувствовала себя перед ними в неоплатном долгу.

Однако идиллия продолжалась недолго. В тридцать седьмом году арестовали самого Воскресенского и сразу за ним всю его семью. Не помогли ни подпись Дзержинского на охранной грамоте, ни ходатайства высокопоставленных пациентов.

И тут Шурочка совершила удивительную вещь.