Дама с букетом гвоздик

Она не произнесла бы ни слова и ради спасения собственной жизни. Кэтрин сидела смертельно бледная, ее тело напряглось, парализованное этим ослепительным откровением, которое, как удар молнии, поразило ее, ничего не подозревающую и беззащитную. Она любит Мэддена. Она любит его всей душой. Все было ужасно и ясно как дважды два: ее радость в его обществе, ее желание, чтобы он был счастлив, даже то, как она смотрела на него в ожидании его улыбки, – все было дорогим, понятным и мучительным, как сцена, долго скрываемая во тьме, а теперь выхваченная из нее вспышкой электрического света, такой ослепительной, что стало больно обожженным глазам, вовсе не готовым к ней. У Кэтрин страшно закружилась голова. Ей вдруг показалось, что она сейчас упадет в обморок. Крепко стиснув руки, она боролась со слабостью. Она не могла пошевелиться, внутренне дрожа, ничего не видящая, потрясенная.

Наконец кинолента закончилась. Зажегся свет, и высидевшие весь сеанс стали перемигиваться, как бы обмениваясь взаимными поздравлениями. Кэтрин, опустив голову, сразу же направилась к палубе. Мэдден последовал за ней. Выйдя наружу, она остановилась. Вокруг почти никого не было. Сама тишина этого места усугубляла ее состояние. Она не могла смотреть на него; ей казалось, что ее душа вся как есть на виду. И самое ужасное, что ей было необходимо все это скрыть – все, что терзало ее.

– Я, пожалуй, спущусь к себе.

Она так и не поняла, как ей удалось произнести эти слова с почти нормальной интонацией.

– А стоит ли? – улыбаясь, ответил он. – Разве Нэнси не умоляла нас оставить ее, чтобы она занималась своей ролью? Давайте еще пройдемся по прогулочной палубе.

Его тон был совершенно естественным, так что она не могла понять, догадался ли он о ее ужасной катастрофе. Она отвела глаза, повторяя:

– Мне надо идти. Уже поздно.

– Еще не так уж поздно, и у нас сегодня почти не было прогулок. И вам ведь нравится на палубе, когда сумасшедший ветер?

Невероятным усилием воли она заставила себя посмотреть на него. Дружелюбное недоумение в его глазах страшно ранило ее.

– И вы идите к себе, – сказала она. – Эти дурацкие фильмы меня утомили.

– Ну, раз так, – улыбнулся он с сомнением, – пожелаю вам спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Наконец-то ее слова прозвучали естественно. Затем, заставив свои одеревеневшие губы изобразить небрежную улыбку, она повернулась и поспешила к лестнице, оставив его на палубе одного.

На палубе «С» она остановилась, прижав руку к горлу, сердце ее глухо колотилось – она чувствовала, что задыхается. В таком состоянии она не могла предстать перед Нэнси – сначала следовало собраться с силами, принять бесповоротное решение. Мысль о Нэнси причинила ей новую муку, производную от той, предыдущей острой боли. Она быстро направилась вперед по проходу и вышла через полубак к передней части судна. В темноте она несколько раз споткнулась о лебедки и палубное оборудование. Ей было все равно. Никакая физическая боль не могла сравниться с душевными терзаниями. Наконец она добралась до носа корабля, и там ее, вцепившуюся в поручни, настиг ветер, объяла безмерная пустая тьма и оглушил грозный рев моря. Раздавленная агонией боли, она наконец дала волю слезам.

Глава 9

К утру ветер стих, небо прояснилось, а море, хотя и неспокойное, поумерило пыл. В десять часов, когда Нэнси присоединилась к Мэддену на прогулочной палубе, Кэтрин с ней не было.

– Привет! – воскликнул он. – А где вторая спутница?

– Спутница еще спит, – весело ответила Нэнси. – Головная боль!

Он посмотрел на нее с некоторым удивлением:

– Я слышал, как она на днях сказала, что у нее никогда не болела голова на борту.

– Возможно, она при этом не постучала по дереву, – сказала Нэнси с легким смешком. – Не делай круглые глаза, дорогой. Зато твоя возлюбленная прекрасно себя чувствует.

Он улыбнулся, глядя на нее:

– Тогда почему ты не пришла на утреннюю гимнастику?

Нэнси скорчила гримасу. Она была в приподнятом настроении и полна задора, чем сильно отличалась от себя вчерашней, когда вечером с серьезным видом просила ее не беспокоить. Все объяснялось ее реактивным темпераментом и прекрасным самочувствием, вызванным свежестью этого утра. Она радостно ответила:

– Не наезжай на меня, дорогой. Пока мы не поженимся. А теперь помолчи и дай мне сигарету.

– Ты не будешь курить мои? – поднял он бровь, глядя на нее. – Я так и думал! Придется найти тебе другие.

Они поднялись на лифте в главный зал, где он заказал большую пачку ее любимых сигарет. Глядя на Нэнси, он подумал, что никогда не видел ее более прекрасной. Стройная, по-мальчишески дерзкая, в пальто из верблюжьей шерсти, плотно облегающем фигуру, она выглядела так, что у него перехватило дыхание. Ее мягкие кудри были зачесаны назад. Губы умело подкрашены.

– Ты действительно любишь меня, Нэнси? – тихо спросил он.