Дама с единорогом

— Мрачные же у Вас мысли, госпожа! Бог не допустит, чтобы с сеньором Артуром что-нибудь случилось, — поспешила успокоить её Джуди, заметив неестественную бледность госпожи.

Баронесса промолчала и пошла к церкви; она вовсе не была уверена в том, что Бог выдал баннерету охранную грамоту от смерти. Войдя в храм, девушка преклонила колени перед деревянной статуей Христа, прося Всевышнего оградить любимого от смерти. За этим занятием её и застали слуги.

По дороге домой баронесса никак не могла отделаться от смутного предчувствия беды, но убеждала себя, что это всего лишь пустые страхи. Уорш — надежное убежище: его стены выдержат несколько приступов, да и на слуг можно положиться, тем более, что у них такой хозяин, как барон Уоршел. Он сумеет защитить свой замок от врагов. А баннерет обязательно вернётся, если баронесса будет молиться за его жизнь Пресвятой Деве и останется тверда в своем сердце.

Мост был опущен, ворота распахнуты настежь. В обоих дворах царила небывалая суматоха. Жанна отыскала глазами отца: он собирался сесть в седло гнедого иноходца; грум держал в поводу Вернета. Неужели и он хочет бросить её?

— Отец, — баронесса спешилась и подбежала к нему, толкнув по пути служанку с белой курицей в руках, — что происходит?

— Как, ты не знаешь? — удивился барон.

— Откуда?

— О, вечное женское невежество! Слово «война» тебе ни о чём не говорит? Кстати, никаких больше поездок в Мерроу.

— Но я уже не маленькая!

— Не возражай! — рявкнул он.

Тон отца не оставлял ни единого шанса на любимые прогулки до деревни. Значит, никаких свиданий с баннеретом? Впрочем, он вряд ли появиться здесь раньше лета.

Жанна нахмурилась, лихорадочно обдумывая сложившуюся ситуацию. Ей, во что бы то ни стало, нужно было узнать, долго ли продлится война. Она никак не могла понять, зачем людям в очередной раз убивать друг друга и простодушно спросила об этом отца.

— Война есть война, тут и понимать нечего! — отрезал барон. Женское любопытство не входило в список его любимых недостатков.

Будь на её месте сын, он бы, наверное, ответил:

— Просто Длинноногий решил покончить с этими валлийцами. Всё бы хорошо, туда им и дорога, но, боюсь, как бы он заодно не украл остатки свободы своих подданных, которым он обязан гораздо больше, чем они ему. Ему мало наших денег, мало владеть своими поместьями, ему хочется отобрать наши! Но мы ему не позволим, не будем так глупы, как были раньше. Ничего, придёт время, и мы укажем тебе твоё место, долговязый Плантагенет! Но пока ты прав: вероломным валлийцам давно пора испробовать закона палки.

Имя Ллевелина всколыхнуло в нём череду событий прошлых лет; на какой-то момент даже появилось чувство вины по отношению к покойному Монфору, который, хоть и был французом, лучше иных англичан ратовал за справедливость и свободу. Ему не давали покоя прежние времена, когда бароны были единовластными хозяевами страны и могли по своему усмотрению короновать и смещать монархов, когда они не были низведены до слуг короны. А эти налоги… Они душили английское дворянство так же, как и бесчисленные войны.

Но стоит ли ввязываться в эту компанию? Ему ведь не присылали письма… Барон в тайне надеялся спокойно отсидеться в замке, чтобы не поплатиться за опрометчиво принятое решение. Как-никак, у него дочь на выданье, и она должна удачно выйти замуж.

— Я съезжу в Гвуиллит и переговорю с бароном, стоит ли нам вмешаться в эту заварушку — объяснил Джеральд.

Жанна кивнула и с облегчением вздохнула. Хоть он останется дома! А вдруг нет? Девушка на минуту представила себе жизнь в отсутствии отца и поняла, что без него ей не обойтись. Она не имела понятия о том, как вести дела, как собирать оброк, кому и сколько платить или не платить налогов. Да, она умела вести хозяйство, да время от времени разговаривала с крестьянами об урожае, знала, кого из слуг зачем можно послать, в какую цену специи, шерсть и другие продукты домашнего хозяйства, но не более. Жанна была хозяйкой Уорша, а не владелицей баронства; отец никогда не посвящал её в таинства земельных отношений.

Баронесса быстро отогнала от себя мрачные мысли о грядущем одиночестве — нет, такого с ней просто не может случиться! — и посмотрела на отца — он уже сел в седло.

Уоршел поцеловал и перекрестил дочь. Внутренний голос подсказал Жанне, что он не хочет, чтобы она проводила его громкими рыданиями. Она прикусила губу, чтобы не расплакаться, и вымученно улыбнулась; эта улыбка никак не вязалась с её внутренним состоянием.

Он вернётся через пару недель, так что плакать не надо. А вдруг он поедет на эту чёртову войну? Нет, отец не может так поступить; это будет нечестно по отношению к ней.