Дама с единорогом

— Да зачем мыться, я же чистая! — возражала Джуди. — Когда тепло было, я в реке купалась. А руки у меня всегда чистые — моешь что-нибудь, так и их заодно.

— И то верно, зачем нам мыться-то? — поддакивала Лизбет. — Я понимаю, если госпожа иногда ради удовольствия воды себе прикажет нагреть, а нам этого не нужно. Лицо, руки ополоснули — и ладно. Когда совсем припрет, можно мокрой тряпкой по телу пройтись. Да и опасно это — мало ли что можно с водой смыть?

— С тебя давно смывать нечего, так что не боись! — усмехнулась Нетти. — А что до мытья… У меня так тело свербит, что я, побожившись, окунулась бы. А то так чешусь, что мочи нет!

Немного повоевав между собой, Нетти и Лизбет все же выволокли из кладовой бак для воды, водрузили его над огнем и доверху наполнили водой. Пока вода грелась, девушки отыскали лохань для мытья. Положа руку на сердце, большинство из них сомневалось в полезности водных процедур, кое-кто даже решительно отказывался от мытья, но кухарка настаивала, что «уж раз в год можно ополоснуться, особого греха нет. Да и праздник скоро». И они сдались, хотя продолжали ворчать, что достаточно с них того, что летом они купались в речке.

Когда вода согрелась, девушки отлили немного в лохань и смешали её с водой из бочки. Элсбет подбросила в очаг дров, и языки пламени весело заиграли на стенах. Кухарка встала на часах возле двери и строго следила, чтобы никто из слуг не подсмотрел в щёлочку за тем, как служанки поочерёдно плескаются в лохани. Потом Элсбет вымылась сама и, переодевшись во всё чистое, накинула на плечи тёплый платок и выкатила из-под стола маленький бочонок.

Джуди вместе с другими служанками попивала из глиняной кружки дрянной джин (не слишком вкусно, зато согревает) и постепенно забывала о прежних страхах. Она тщательно отжала мокрые волосы и заставила себя улыбнуться. Война войной, но хоронить себя заживо ради ушедшего на неё дружка рановато. Дружков много — она одна. Молодость пройдёт, не воротиться; словно яблоневый цвет, осыплется красота. Так что жить надо в полную силу, не вздыхать и не лить понапрасну слёз. Любовь — дело наживное, не драгоценность какая-нибудь, чтоб над ней всю жизнь трястись, пыль сметать.

Одна из служанок стащила из господских сундуков вытершееся платье покойной баронессы и, надев его, стала изображать перед сохнущими возле огня товарками знатную сеньору.

— Ах, что-то нынче у меня голова разболелась! — Кривляясь, она театрально приложила руку ко лбу. — Представляете, сэр Альберт, я так устала сегодня, отчитывая служанок. Но, думаю, танец с Вами избавит меня от моего тяжкого недуга.

Служанки покатывались со смеху, когда она степенно вышагивала по полу, томно закатывала глаза, чуть слышно вздыхала и жеманно улыбалась.

Конец веселью положила Элсбет:

— Ишь, расшумелись! Кудахтаете так, что, того и гляди, госпожу разбудите. Ну, а если она спуститься сюда и увидит тебя, Пегги, в платье её матери, то живо объяснит, кто мы все и где нам надлежит быть.

— Вот всегда ты так, Элсбет! — недовольно пробурчала одна из служанок. — Ну, что из того, что Пеги надела платье баронессы? Она ведь и не заметит пропажи.

— Угомонитесь, курицы! Уже за полночь. Вот погодите, выйдете вы отсюда и встретитесь в темноте с… рогатым чёртом!

Произнося последние слова, кухарка незаметно плеснула воды в очаг. Угли зашипели, над ними поднялось облачко пара. Девушки испуганно завизжали и кинулись врассыпную.

* * *

Мелкий дождь, перемежавшийся со снегом, моросил который час. Был холодный, промозглый день, такой, в который люди предпочитают лишний раз не выходить на улицу. Сквозь косые потоки воды проглядывали очертания раскисшей грязной долины с небольшим селением на берегу мелкой речушки.

Возле деревни строился в боевой порядок отряд; перед ним разъезжал туда-сюда граф Вулвергемптонский. Он поторапливал солдат и расставлял по местам копья. Покончив с этим, граф отъехал в сторону и с гордостью взглянул на свою работу. Убедившись, что всё в порядке, он снова погрузился в состояние странной задумчивости. Издали граф и его конь походили на каменные изваяния, но вблизи иллюзию портил Сириус, время от времени стряхивавший с морды мерзкий мокрый снег.

Копья терпеливо ждали; они привыкли к тому, что Осней часто и подолгу размышлял о чём-то в одиночестве. Их кони фыркали и недовольно рыли копытами землю; слуги тихо проклинали погоду и прятались от снега под плащами из грубой шерсти; стрелки, не теряя времени даром, натягивали тетиву, проверяя, насколько она прочна.

Наконец граф очнулся, тронул поводья и занял своё место во главе отряда. Обернувшись к рыцарям, Осней произнёс маленькую патетическую речь. Верил ли он в то, что она действительно необходима? Вряд ли, здесь собрались те, кому не нужны были высокие слова. Они сражались за деньги, а не за идею. И слабаков среди них не было.