Дама с коготками

– Так это ты! – возмутилась девочка. – Слопала в одночасье крестьянскую деревню XVIII века, набила живот спичками, пластилином и глиной. Ладно бы Банди, он и камни переварит, но пудель! Катастрофа.

Черри виновато выглядывала из-под сбившейся кудрявой «шапочки». Карие глаза влажно поблескивали, маленькая пасть открывалась и закрывалась, словно пуделица пыталась сказать:

– Прости, прости, дорогая хозяйка, но так вкусно пахло клеем!

Черри с детства отличалась необычными вкусовыми пристрастиями. Кусок сырого мяса мог лежать у самой ее морды, но она даже не прикасалась к нему. Другое дело тюбик с зубной пастой или клеем, а еще лучше чьи-нибудь носки.

Благодаря Черри домашние стали необыкновенно аккуратны. Раньше, умывшись, они и не думали втыкать зубную пасту в стаканчик на стене. Пуделиха выжидала, пока все уйдут, входила в ванную, утаскивала тюбик к кому-нибудь на кровать и принималась грызть добычу. Поменяв пару раз перепачканное постельное белье, дети теперь ставили пасту на место. Потом началась охота за носками; Черри выходила ночью, когда в доме все спали, влезала в корзинку с грязным бельем, вытаскивала оттуда носки и возвращалась в спальню. Правда, всегда почему-то в кровать к Зайке с Аркадием. Надо сказать, что носки она не сгрызала, а просто относила и складывала на Ольгину подушку. После чего засыпала с чувством выполненного долга. Обнаружив первый раз утром у своего лица приятно пахнущую кучу, невестка сказала пару нежных слов и купила бачок для белья с плотно закрывающейся крышкой. Но пуделиха с обезьяньей ловкостью проникала внутрь и осчастливливала Зайку каждую ночь. Теперь, снимая носки и колготы, домашние моментально стирают их, и все благодаря маленькой, робкой собачке.

– Клизма, – громко заявила Маня, – клизма, вот что завтра ждет вас, глубокоуважаемая Черри.

Кеша захихикал и сказал:

– Помнишь воздушную тревогу?

В восьмидесятые годы в институте, где я работала, обожали устраивать военные тревоги. Это было суровое время «холодной войны», «першинги» в Европе и угроза атомной атаки со стороны американцев. Ректорат решил, что мы должны встретить опасность во всеоружии. Кафедра гражданской обороны, в просторечии ГРОБ, раздала всем противогазы. По сигналу мы должны были натягивать их и стройными рядами идти в подвал.

На деле получалось иначе. Студенты умирали со смеху, преподаватели от злости. Большинство из нас бросило дома резиновые морды и игнорировало «учение». И вот накануне Нового года партком нанес удар ниже пояса. Нам торжественно объявили, что праздничные продовольственные заказы с колбасой салями, шпротами и куском сыра дадут только тем, кто примет участие в тревоге. Причем по всей форме, то есть натянув противогаз.

Маленький Аркадий, трепетно любивший шпроты, приготовил трубчатую морду, вывесив ее в ванной на крючок. Утром, когда я уже стояла в пальто, он крикнул: «Мама, противогаз». Чертыхаясь, не снимая сапог, я влетела в темную ванную, ощутила под рукой что-то резиновое и запихала в сумку.

В полдень взвыла сирена. Подогреваемые мыслями о дефицитных вкусностях, преподаватели дружно побежали по коридорам, натягивая «индивидуальное средство защиты». Я бежала в середине толпы, не понимая, почему вытягиваю из сумки что-то очень длинное и тонкое. И только добежав до нашего партийного секретаря, проверявшего по часам скорость «бойцов», обнаружила, что вынула… клизму. Ну перепутала в темноте, схватила не то, с кем не бывает.

Разразился страшный скандал. Коллеги, увидав меня с клизмой, просто валились с ног от хохота, проверяющий от райкома грозно хмурил брови, парторг бледнел и краснел, наливаясь злобой. Короче, обвинив меня в срыве проводимого мероприятия, партийная организация вынесла решение не давать нарушительнице заказа. Тем, кто робко вступился за меня, говоря, что я не член КПСС, а значит, не обязана подчиняться партийной дисциплине, сразу заткнули рты. Новый год встречали без шпрот, и теперь каждый раз, как взгляд натыкается на банку с вкусными рыбками, сразу вспоминается клизма.

– Ну что? – торжествующе спросил Аркадий, глядя на Маню. – Как извиняться будешь?

Марусе стало неловко.

– Ладно, Кешик, – примирительно сказала она, – ну прости, погорячилась.

Аркашка вздохнул и опять улегся на диван, намереваясь поглядеть футбол, но не тут-то было. Маня так убивалась, так горевала!

– Что делать! Что делать! Завтра сдавать экспозицию. Три дня клеила, что делать!

Не хватало только греческого хора, трагически заламывающего руки. Но Аркаша продолжал глядеть на экран. Тогда сестрица применила другую тактику. По румяным детским щекам потекли крупные слезы. Маня молча принялась шмыгать носом. Это было уже слишком. Брат сел на диване и безнадежно сказал:

– Неси клей, ножницы, попробую помочь.

Я ухмыльнулась, глядя, как он, чертыхаясь, лепит свиней из пластилина, и пошла в спальню смотреть фотографии.