Дама с рубинами

Там на деревянной балюстраде стоял маленький Макс. Обвив рукой один из деревянных столбов, которые поддерживали далеко выступающую вперед крышу, он делал другой рукой выразительные жесты, подставляя ее бурному ветру, и пел; в этом пении не было определенной мелодии, он издавал отдельные звуки, которые росли, пока не замирали, заглушённые ветром; казалось, он хотел помериться силой своих маленьких легких с дыханием бури. Это и были те звуки органа, которые раздавались на лестнице.

Вероятно, он не слышал, что ему кричали из главного дома, потому что продолжал петь.

– Он не упадет, папа, – сказала, смеясь, Маргарита. – Я хорошо знаю, на что можно отваживаться в этом возрасте. Балки на нашем чердаке могли бы кое-что рассказать о моем акробатическом искусстве. И буря не может ничего ему сделать, он защищен от нее домом. Конечно, старой деревянной галерее доверять нельзя. – Она вынула носовой платок и начала махать им из окна.

Этот сигнал был сейчас же замечен мальчиком. Он замолчал и спрыгнул со своего высокого постамента, смущенный и испуганный, видимо, устыдившись, что его видели.

– У мальчугана чистое золото, а не горло, – сказала Маргарита, – но он не бережет его. В двадцать лет он не станет так безрассудно петь в бурю, а будет беречь свое сокровище. Его ты никогда не залучишь в свою контору, папа, – он будет великим певцом.

– Ты полагаешь? – Он как-то странно, почти враждебно посмотрел на нее. – Не думаю, что он рожден для того, чтобы забавлять других.

Что случилось потом, не видели отскочившие от окна отец и дочь, им казалось, что ураган разом поднимет и снесет старый купеческий дом со всем, что в нем жило и дышало. Затем последовал страшный треск, потрясающий шум разрушения, и настало мгновенное затишье, словно злодей сам испугался своего преступления и не осмеливался коснуться непроницаемого серо-желтого облака, наполнившего двор.

Пакгауз! Да, именно над ним волновались, вздымаясь, клубы пыли. Как дикий зверь прыгнул коммерции советник мимо дочери на лестницу и стремглав бросился по ней вниз. Маргарита побежала за ним, но только уже во дворе ей удалось схватить его за руку; онемев от ужаса, она не могла даже попросить, чтобы он взял ее с собой.

– Ты не пойдешь, – сказал он повелительно, стряхивая ее руку со своей. – Или ты тоже хочешь быть раздавленной?

Маргарита со страхом смотрела, как отец пробирался между обломками.

Усилия его сопровождались криками из окон главного дома, теперь уже все обитатели бросились во двор: тетя Софи, вся прислуга и почти все конторские служащие.

Хозяин был уже в безопасности: никакой ураган не мог поколебать массивного свода ворот, под которым он скрылся; но ребенок, бедный мальчуган, верно, погиб под развалинами, раздавленный страшной тяжестью! Бэрбэ только что видела его на галерее из окна кухни.

Тетя Софи покрыла свои развевающиеся волосы носовым платком и подобрала юбки. Говорить она еще не могла, но проворно действовала руками и ногами. Не обращая внимания на все еще падающие куски черепицы и обломки дерева и на неистово бушующую бурю, она устремилась через двор к груде развалин, под которой должен был лежать бедный раздавленный мальчик, остальные последовали за ней.

Но почти в ту же минуту в открытой двери, ведущей из кухни на галерею, появился коммерции советник и закричал им, махнув рукой, чтобы они не приближались: «Назад, несчастья не случилось ни с кем!»

– Благодарение Богу! – Все лица посветлели. Что бы ни падало теперь с расшатанной крыши, не страшно, – все поправят плотники и кровельщики. Можно было спокойно отправляться в сени и скрыться от бури.

– Ну вот, чуть-чуть не вышло беды, – сказала Бэрбэ, покоряясь судьбе и стирая фартуком пыль с лица. – Непонятно, как мальчик мог спастись, просто удивительно! Ведь до последней минуты он стоял на балюстраде! – Она недоверчиво качала головой. – Ну да, значит, так должно быть, и это большое счастье, необыкновенное счастье, что не случилось такого ужаса. Это была бы страшная беда для нашего дома, такая, что, кажется, всю жизнь ее не забыть.

– Не говори глупостей, Бэрбэ! – прикрикнул на нее Рейнгольд, который все время оставался в вестибюле, так как совершенно основательно боялся бури, как своего злейшего врага. – Можно подумать, что опасности подвергался кто-нибудь из нашего семейства; по-твоему, все Лампрехты должны были бы надеть траур, если бы случилось несчастье с мальчишкой живописца.

Он угрожающе потряс худой рукой с длинными, жесткими пальцами над столпившейся смущенной прислугой и презрительно пожал плечами.

– Эта история станет нам в копеечку, – сказал он служащим, показывая головой на пакгауз. – Непростительно со стороны папы, что задние строения доведены до такого разрушения.

Он вдруг замолчал, сунул руку в карман брюк и прислонился спиной к защищенной от бури стене вестибюля, вытянув свои длинные ноги, – по двору шел коммерции советник.

Подозвав к себе работника, Лампрехт дал ему принесенную склянку и послал в аптеку за лекарством.