Дама с рубинами

.– Без законных документов никакое право не имеет значения, поэтому поезжайте, – сказал Герберт. – Вы встретите большие затруднения и потратите много времени и денег, но ради правого дела вы не должны бояться никаких трудностей и охотно, я думаю, отдадите свое время, ну а деньги найдутся, об этом не беспокойтесь!

Это было все-таки утешение, хотя и слабое, соломинка, за которую хватается утопающий, но и этого утешения не мог дать старик своей жене – она упала без чувств при первых же его словах.

В конторе между тем все шло своим обычным порядком. Если бы молодой хозяин мог предположить, что на горизонте собираются грозовые тучи, он бы обратил туда свой взор и перестал заниматься мелочами, которые поглощали до сих пор все его внимание.

Он еще не покончил с уничтожением старых порядков и уборкой хлама.

Еще оставались лазейки для похищения его добра. Не только в доме осматривал он каждый угол, но и двор требовал неусыпного наблюдения, особенно из-за второго выхода, ворот пакгауза, через которые проходили поденщицы и могли легко стащить не только что-нибудь из съестных припасов, но даже полено дров из кухни и овес из конюшни, поэтому он постарался устроить себе побольше наблюдательных пунктов, откуда был виден весь двор, и каждый день открывал окна, которые много лет были закрыты ставнями. Неприятность такого наблюдения испытала на себе уже вчера Бэрбэ, вернувшись с ведром воды из бассейна. Молодой хозяин прошел вслед за ней в кухню, сильно выбранил ее, и раз навсегда запретил прислуге собираться на дворе для сплетен.

Сегодня после полудня Маргарита вернулась из Дамбаха. Она могла быть вполне довольна успехом своего заботливого ухода за дедом, ему стало гораздо лучше. Однако домашний доктор, которого ландрат спросил о состоянии здоровья отца, когда они остались наедине, сказал, что, по его мнению, старик никогда не сможет совершенно выздороветь в летнем павильоне, доступном для ветра и непогоды, и поэтому лучше всего было бы ему переехать на зиму в город.

Советник согласился на переезд главным образом потому, что ему не придется жить в верхнем этаже: решено было поместить его в двух комнатах бельэтажа, находившихся как раз над жилыми комнатами Лампрехтов, где вследствие этого были теплые полы. Вот для того-то, чтобы поудобнее устроить помещение дедушки, и приехала Маргарита в город.

Тетя Софи была в самом счастливом настроении по поводу ее возвращения, хотя Бэрбэ с испугом замечала, что милое личико Гретель как-то осунулось и стало печальным. Тетя Софи радовалась втихомолку еще и тому, что советник переселился в город: опять в доме будет твердая воля мужчины и зазвучит голос, приказания которого внушают страх и уважение. А это было теперь необходимо, чтобы хоть немного сдержать маленькую властолюбивую женщину в верхнем этаже, которая, как только закрылись глаза прежнего хозяина, перестала скрывать свое тайное нерасположение к «грубой, наглой старой деве, этой невыносимой Софи», вмешивалась во все домашние дела и придиралась к ней, словно к подчиненной.

Маргарита узнала сейчас же по приезде о несчастье в пакгаузе. Тетя Софи и Бэрбэ советовались на кухне, как бы им незаметно послать старику Ленцу чего-нибудь для больной.

– Я отнесу, – сказала Маргарита. Бэрбэ всплеснула руками.

– Бога ради, не делайте этого – будет смертоубийство! – уверяла она. – Молодой хозяин высматривает из всех задних окошек, а эти люди из пакгауза ему как бельмо на глазу, – он презирает их еще больше, чем покойный коммерции советник. Даже мне, старой слуге, намылил вчера голову и дал порядочный нагоняй только за то, что вечером поговорила со служанкой живописца; если же он увидит, что его собственная сестра так унижается, то произойдет что-нибудь ужасное, свидетельницей чего не желаю быть ни за что на свете.

Однако Маргариту трудно было напугать. Она молча взяла корзинку с баночками желе и пошла в свою комнату. Там она накинула на себя широкий бурнус из лохматой белой шерстяной материи и отправилась в путь. Но ей не посчастливилось, в ту самую минуту, как она спустилась на несколько ступеней, ведущих в вестибюль, по большой лестнице в элегантной, опушенной мехом бархатной тальме спускалась бабушка.

– Что это ты вся в белом во время глубокого траура, Гретхен? – воскликнула она. – Неужели ты выйдешь так на улицу?

– Нет, я иду в пакгауз, – твердо сказала Маргарита, бросив, однако, боязливый взгляд на контору, окно которой зазвенело.

– В пакгауз? – повторила советница, поспешно спускаясь в прихожую с последних ступеней. – Так мне надо прежде поговорить с тобой.

– И мне также! – прокричал им Рейнгольд, закрывая окно конторы.

Вслед за тем он вошел в вестибюль.

– Пойдемте в комнаты, – сказала бабушка и, откинув вуаль, пошла вперед. Маргарита волей-неволей должна была следовать за ней – сзади, как жандарм, шел Рейнгольд.

Глава двадцать третья

Едва успели они войти в общую комнату, как Рейнгольд бесцеремонно схватил и откинул полу плаща Маргариты, причем открылась висящая на руке корзинка.