Дама с рубинами

– Ты что-то сказала о деньгах, бабушка? – спросил он, задыхаясь от волнения. – Неужели тот человек имеет бесстыдство предъявлять нам какие-то требования? Ведь он, кажется, уже зачем-то обращался к дяде Герберту.

– Не горячись, Рейнгольд! – успокаивала его старая дама. – Все дело похоже на мыльный пузырь и не стоит, по всей вероятности, выеденного яйца. Во всяком случае, раз мы знаем, что эти Ленцы злоумышляют против нас, мы не должны их жалеть. Разве оказывают благодеяния своим заведомым врагам?

Сказав это, она вышла из комнаты, а Рейнгольд, взяв поставленную на стол Маргаритой корзину с вареньем, позвал тетю Софи и, когда она пришла из кухни, потребовал у нее ключ от кладовой.

– Боже сохрани, чтобы я тебе его отдала. Тебе совершенно нечего делать в моей кладовой! – решительно объявила тетя Софи. – Ты любишь везде совать свой нос. И поставь, пожалуйста, корзинку – это не твое варенье, я сама варила его из ягод моего сада для больных.

Он поспешил поставить на пол корзинку: в словах тетки он не мог сомневаться, так как с детства знал, что она всегда говорила правду.

– Ну, можешь распоряжаться своими ягодами как хочешь, только в пакгауз я не позволю ничего посылать.

– Не позволишь? Видишь, вот эта голова, – она постучала пальцем по лбу, – сорок лет, с тех пор как умерли мои родители, жила своим умом и ни для кого не кривила душой, а теперь такой сопляк вздумал мне прописывать законы. Да этого не делал и твой покойный отец!

– О, отец принял бы еще не такие меры, если бы знал, что этот господин Ленц его тайный враг. Я никогда не доверял жильцам пакгауза, мне с малолетства было противно их лицемерие исподтишка – настоящие иезуиты! Со стороны же бабушки просто непростительно, что она обеспокоила нас своими неопределенными намеками – я бы должен был заставить ее все сказать, но знаю по опыту, что раз она собралась ехать с визитами, от нее ничего не добьешься: она спешит так, словно от ее посещений зависит благосостояние всего города. Ты, кажется, наконец, образумилась, Грета! Так спрячь же белый бурнус в шкаф! Но не думай, что я верю в полное твое обращение на путь истины, и знай – я буду неустанно присматривать за двором и пакгаузом.

С этой угрозой он вышел из комнаты, а Маргарита перекинула плащ на руку, чтобы его унести.

– Но скажи мне, ради бога, Гретель, что это у вас тут за чудные истории? Что случилось со стариками Ленцами? – воскликнула тетя Софи, притворив дверь за вышедшим Рейнгольдом.

– Говорят, они наши враги, – отвечала с горькой улыбкой девушка.

– Какой вздор! Чего только не выдумают в верхнем этаже! – рассердилась тетя Софи. – Если уж этот чистосердечный старик с добрым лицом может лгать и действовать исподтишка, так надо закрыть для всех свое сердце. Все человечество, значит, состоит из негодяев и не стоит ни в ком принимать участия! Но все это неправда – готова прозакладывать мою старую голову!

– Я верю этому так же мало, как и ты, и, несмотря на все намеки и угрозы, я бы все-таки пошла к больной, – сказала Маргарита, – если бы не Рейнгольд. При малейшем раздражении у него синеет лицо, и меня это невыразимо пугает, тетя! Состояние его здоровья стало хуже, хотя доктор этого не находит. Я не могу решиться заведомо, раздражать и сердить его, надо придумать что-нибудь другое, чтобы помочь бедной старушке.

Немного погодя она пошла в бельэтаж, где велела проветрить и истопить предназначенные для дедушки комнаты. Предполагавшееся в октябре их обновление, разумеется, еще не было приведено в исполнение; картины и зеркала все еще стояли в коридоре «флигеля привидений».

Теперь эти покои должны были несколько оживиться, дыхание тепла проникнет в ледяной воздух галереи, в котором, казалось Маргарите, замерла скорбь несчастной катастрофы.

Так как все окна выходили на север, здесь царил сумрак, а снаружи взор терялся в снежной пустыне, простиравшейся в необозримую даль и сливавшейся на горизонте с безоблачным небом. Все было безжизненно, безотрадно, словно никогда уже не зазеленеют и не заколосятся эти поля и не зацветут черные ветви высоких плодовых деревьев.

Маргарита подошла к последнему окну галереи. Здесь слышала она в последний раз в этой жизни голос отца, здесь спряталась, чтобы посмотреть незамеченной на «новую комедию» в отцовском доме, в который вернулась после пятилетнего отсутствия.