Дама с рубинами. Совиный дом

– Дай мне глоток свежего пива, сестра, – попросил он другим тоном. – Это сладкое французское вино и сладкие папироски ужасно противные… Но вы уже собрались ехать, кузина?

– Останься, – обратилась к Клодине Беата и, обернувшись к брату, прибавила: – Она не совсем здорова, но герцогиня послала за ней карету, и она вынуждена была поехать.

Барон Герольд улыбнулся и взял стакан с пенящимся напитком, поданный слугой.

– Конечно, – сказал он и залпом выпил его.

Клодина во время этого разговора стояла и завязывала платок. Увидев его улыбку, она побледнела и гордо выпрямилась.

– Конечно, – повторила она дрожащими губами, – я не могла отказаться от приглашения ее высочества. Я сегодня была у нее, буду и завтра, и послезавтра, и стану ежедневно навещать ее, если она прикажет. Я поступаю так с согласия Иоахима, когда стараюсь скрасить дни все равно кого – будь то герцогиня или поденщица, работающая в нашем саду.

Она остановилась и, казалось, насильно заставила себя замолчать.

– Вели подать карету, Беата, – попросила она. – Пора домой, уже поздно.

Улыбка, исчезнувшая с лица Лотаря во время ее страстной речи, снова появилась. Он низко поклонился, как будто соглашаясь с нею.

– Позвольте вас проводить, – сказал барон и взялся за шляпу.

– Благодарю вас, мне бы хотелось побыть одной.

– Я сожалею, что вам придется еще полчаса терпеть мое общество, но не отпущу вас одну.

Клодина обняла Беату и поцеловала ее.

– Что с тобой? Ты вся дрожишь, – спросила Беата. – Ну ничего, милая! Итак, дай мне знать, когда тебя не будет дома, я возьму девочку к себе.

Клодина снова ехала через молчаливый лес. Она сжалась в углу кареты, крепко держась руками за складки платья, как будто так ей было легче успокоить свое волнение.

Рядом с ней сидел Лотарь, свет фонаря падал на его правую руку, заставляя блестеть широкое обручальное кольцо. Рука была совершенно неподвижна, как будто владелец ее спал. Ни одного слова не было сказано в этом обитом шелком экипаже, укрывавшем двух людей от непогоды и мрака ночи. В груди девушки кипела буря гнева и горечи: что думал о ней этот человек, кем он ее считал?! Она не могла представить себе этого, потому что в ушах ее звучали собственные отважные слова: «…и завтра, и послезавтра я опять поеду и буду ездить каждый день».

Но жребий был брошен: она сделает то, что сказала, и это будет справедливо.

Клодина наклонилась вперед: слава Богу, в окне у Иоахима виднелся свет. Карета остановилась, и дверца отворилась. Барон Лотарь выскочил и подал ей руку, чтобы помочь выйти, но она не обратила на нее внимания и пошла к дому, простившись лишь гордым движением головы. При свете фонаря, высоко поднятого Гейнеманом, ей показалось, что Лотарь озабоченно смотрит ей вслед. Но это, конечно, было плодом воображения, вызванным игрой тени и света. Разве барон мог быть озабочен из-за нее?

Почти не дыша вошла она в дом, услышав за собой шум экипажа, в котором он возвращался в Нейгауз.

– Уже все спят, – сказал старик, освещая лестницу для своей госпожи. – Только господин Иоахим работает наверху. Девочка играла с фрейлейн Линденмейер, а потом мы ели ягоды с молоком – все было прекрасно. Вы, фрейлейн, с полным правом можете отдыхать.

Клодина кивнула ему и заперла за собой дверь своей комнаты. Там она опустилась на стул, закрыла лицо руками и долго сидела так.

«Он не лучше других, – думала она. – И он не верит в женскую честность и чистоту…» Чему послужило ее бегство? Именно он подумал о ней дурно. Его улыбка, его сегодняшние речи показали бы ей это, даже если бы она не знала того раньше. Но пусть весь свет думает о ней что угодно, если ее совесть, ее сердце остаются чистыми! Она позаботится о том, чтобы ей не пришлось ни перед кем опускать глаза.

Клодина сжала губы. Она покажет ему, что девушка из семьи Герольдов может пройти по самой грязной дороге, не запачкав даже подошвы башмаков. Она быстро взглянула на свой герб: из-за нее блеск звезды на нем не померкнет.

Клодина встала, зажгла свечу и осмотрела комнату. Следы ее душевной борьбы, беспорядочных мыслей ясно виделись здесь. Шкаф был открыт, на комоде смешались ленты, иголки, гребешки; несколько платьев лежало на стульях и на кровати – все отражало ее нерешительность перед поездкой в Альтенштейн, когда она бесцельно вынимала вещи и снова клала их на место; ей не хотелось, нет, не хотелось ехать, но она не решалась отговориться, солгав.

На дороге герцогские лошади нетерпеливо рвались, время шло, пока Иоахим не спросил: «Клодина, неужели ты еще не готова?» Только тогда она отправилась.

Клодина принялась убирать и облегченно вздохнула, когда привела все в порядок. Да и вообще теперь все было в порядке: решение само нашлось в минуту гнева и боли.

Глава 10