Дама с собачкой

Зачем Маккинби пришел в рубку, сам не смог бы объяснить. Ему просто надо было куда-то пойти. Создать иллюзию действия, занятости. Функционировать осознанно он сейчас не мог, у него попросту отключились мозги. Где-то брезжила мысль, что самым правильным было пойти к Делле, объясниться – да, сначала будет ссора, потому что она успела обидеться, женщины вообще быстро обижаются, но потом они, конечно, поймут друг друга…

Да. Надо было идти к Делле. Так, и зачем он пришел в рубку? Оглянулся, увидел автомат с питьевой водой. Налил себе. Да, именно так. Во всем корабле больше нет воды, только здесь, потому и пришел.

– Лучше на голову, – посоветовал Павлов, не оборачиваясь.

– Думаешь?

– Уверен. Когда я вижу мужика с блуждающим взором, от которого на километр прет неудовлетворенной похотью, но притом он мечтает остаться приличным человеком, то всегда говорю: воду лучше на голову. А то можно подумать, я сам не мужик, никогда не слонялся с выпученными глазами, пытаясь сообразить, как теперь жить.

– Хм, – сказал Маккинби.

Вода тонкой, противной, холодной струйкой стекла за шиворот. Маккинби брезгливо передернул плечами. А ведь мог бы сейчас не искать себе занятие. И по спине скользила бы не вода, а тонкие пальчики Деллы, крепко обнимающей его.

– У русских есть смешная песенка: «Опять весна, опять грачи; опять не даст, опять дрочи», – продекламировал Павлов.

– Я слышал ее у вас в тюрьме. Там пели «опять тюрьма, опять дрочи». Я только не понял, что такое «грачи», а спросить как-то постеснялся.

– Грач – весенняя птица. На федеральном будет «рук»… Парень, это просто жизнь.

– И какое тебе дело?

– Никакого. Просто мы в одной лодке. В буквальном смысле слова. И я меньше всего желаю, чтобы некий кудрявый барашек вернулся домой без яиц. Он ведь племенной, на него небось виды имеются. Так что, парень, забудь временно, что у твоей ярочки есть такие симпатичные титечки. Дома ее соблазнишь.

Маккинби сделал два шага, тяжело оперся о пульт.

– Д-дурррак, – выговорил он с чувством.

Павлов оживился:

– Это у тебя от холодной воды самокритика началась?

Маккинби покосился на него, ничего не сказал.

– А-а, все было с точностью до наоборот и барашек растерялся, как неразвязанный? – догадался Павлов.

Может, если сломать ему челюсть, то полегчает? Ну хоть какой-то катарсис. Придется объяснять, что нервы сдали, а тут Павлов достал насмешками, извиняться, мириться… Глядишь, не до воспоминаний окажется.

Беда в том, что насмешки его нисколько не доставали.

– Случай один был, – негромко, задушевно сказал Павлов. – Познакомился я с девушкой. И как-то меня торкнуло сразу: она. Препятствий – море. Я, мягко говоря, не гожусь в ее кавалеры – она дочка видного деятеля, из богатой семьи. Нежный цветочек. К тому же почти ребенок, совсем молоденькая. Но душа… Характер-то есть, и золотой характер. Все в гармонии: и ум, и воля, и сердце. У меня голова кружилась рядом с ней. Знакомство продолжилось, месяц, другой проходит. Я при встрече с ней как по минному полю шел. Не то что в постель пригласить – даже поцеловать ни-ни. Не намекал. А чувствую – взаимно. И я срочно начал готовиться. Видно было, что это навсегда. А для «навсегда» у меня ничего нет. Слава богу, успел уже деньжат подкопить. Я купил поместье, стал подчищать биографию, налаживать связи, но понял, что это надолго. Не успею я. И чувства, главное, уже жить спокойно не дают. На что я хорошо собой владею – а прокалываюсь, глупости делаю. Ну, провоцирую ее на объяснение. А она явно не понимает меня. Чистый ребенок. Я сам себе назначаю срок – через месяц возвращаюсь из очередной командировки, тогда кладу карты на стол и получаю хоть какую-то ясность. Настраиваюсь изо всех сил. И в этот момент она приезжает. Прямо домой ко мне. Первый раз такое случилось. Я открываю, она заходит. А дело зимой было, она в шубе. В длинной. И в туфельках. Туфельки – это понятно, не пешком же пришла, взяла папину машину с водителем. И вот заходит она, я дверь запираю, оборачиваюсь – а она одним движением шубу на пол сбрасывает. Под шубой – ни-че-го.

Маккинби молчал. Павлов дотянулся до своего стакана с водой, сделал два глотка.

– Я остолбенел. Рот открыл и ничего сказать не могу. Причем мозгами понимаю, что надо шевелиться, и шустро, а не могу. И ни единой дельной мысли на предмет, что сказать. Относился бы я к этой девушке чуть-чуть холоднее, все получилось бы. А я любил ее без памяти. И оказался не готов к тому, что ей надоест ждать, когда я там решусь. Короче говоря, она ушла. Оделась и вышла. А я даже догнать, остановить не смог. Сел на пол в прихожей и сидел. Ноги тряслись. Сижу и думаю: осел, ты ж свое счастье упустил. Никогда я не боялся сексуальной неудачи, даже в первый раз не боялся. А тут словно парализовало меня. Наверное, дело в том было, что я наверняка знал: это не игра. У меня только один шанс сделать счастливыми двоих людей – ее и себя. А вот ей не понравится, и что? С чем я останусь? В результате с тем и остался.

– И что потом стало с той девушкой?