Дама с жвачкой

И в этой непростой ситуации Софья Сергеева, человек неудобный, неуступчивый, упрямый — за что он и отодвинул ее, несмотря на талант ученого и трудолюбие, отодвинул от самого главного, самого многообещающего проекта, — и в этой непростой ситуации Софья сумела проникнуть в его секретные файлы. Он не знал, что Софья успела разнюхать, но на всякий случай распорядился ее ликвидировать. Но она, зараза, успела позвонить своей знакомой, вот этой, что сидит сейчас перед ним, и отправить ей письмо, и это письмо его засранцы не смогли перехватить. И вот теперь перед Глебовым сидела непонятная ему женщина и ставила его в тупик своим независимым поведением и явным нежеланием делиться с ним информацией. Главный вопрос — что ей написала Сергеева? Что самой Сергеевой удалось узнать — не суть важно, ее устранили. Но вот что узнала эта, которая пока еще жива, и успела ли она с кем-то поделиться информацией, это крайне важно. От этого зависит ее жизнь, но для Глебова это второстепенно.

Но что за странные вещи говорит она про других женщин? Софья — да, но какие еще убийства? Может быть, он, Глебов, знает не все? Может быть, за кулисами событий действуют еще какие-то силы, о которых ему ничего не известно? Этого нельзя допустить. Информация — это власть, деньги, сила. Информация — это жизнь. Отсутствие информации — смерть. Если он, Глебов, плохо проинформирован — это значит, что он уже покойник.

Глебову стало неуютно. Он во что бы то ни стало должен выяснить, что известно этой Лебедевой.

— Надежда Николаевна, прошу вас в последний раз сказать мне, что было написано в письме, а еще лучше — передать мне само письмо.

— Это письмо я уничтожила.

— Ну что же, возможно, я вам верю, но зачем вы это сделали? Значит, в этом письме содержалась важная и опасная для вас информация?

— Нет, просто я поняла, что кто-то охотится за этим письмом, а самое главное — я узнала о смерти Софы Сергеевой. Именно поэтому, а не из-за содержания самого письма я решила, что уничтожить его будет безопаснее. Тогда я еще не знала, кто убил Софу. Теперь я знаю, что это вы, но это ничего не меняет.

Глебов еле сдержался. Стараясь не повышать голоса, он ответил, внимательно следя, чтобы не проскользнули оправдательные интонации:

— Мы действительно хотели получить это письмо, но это не значит, что мы причастны к смерти Сергеевой.

— Почему же? Мне кажется, как раз это и значит. Вы ликвидировали Софу, чтобы помешать ей распространить некую информацию, и теперь охотитесь за ее последним письмом с той же самой целью — чтобы помешать ее дальнейшему распространению. А это значит — уничтожить письмо и всех тех, кто успел его прочесть.

— А кто успел его прочесть, кроме вас?

— Не будьте так наивны, Олег Николаевич! Неужели вы надеетесь, что я так запросто назову вам имена людей, которых вы наверняка захотите убить в свойственном вам стиле?

— Надежда Николаевна! — на этот раз Глебов сорвался на крик. — Вам что, кажется, что вы попали в гнездо разбойников?

— Да, именно так мне и кажется, — успела вставить Надежда.

— Что вы себе позволяете! Мы — государственная служба! Я понимаю, сейчас в обществе нет прежнего уважения к нашей работе…

— И слава богу!

— Не перебивайте меня! Это результат растлевающей деятельности массовой информации…

— Если говорить правду — значит растлевать…

— Не перебивайте! Сегодня, может быть, только наша организация и заботится в какой-то мере о государственных интересах, и если вы хоть немного патриот, вы должны сообщить нам все, что вам известно по этому делу!

— Олег Николаевич, — устало вздохнула Надежда, — может быть, мне и хотелось бы вам поверить, но я этого сделать не могу. Я долго не общалась с Софой Сергеевой, но я знаю, что это умная, честная и порядочная женщина… то есть это, конечно, была умная, честная и порядочная… но вы ее убили, чтобы заставить замолчать. Из этого я могу сделать только один вывод: Софа узнала о чем-то преступном, и вы сейчас заботитесь вовсе не об интересах государства, а о собственных шкурных интересах, о собственном кармане. Поэтому я не собираюсь вам ничего рассказывать.

Лицо Глебова потемнело. Он взглянул на Надежду исподлобья и сказал тихим голосом, напоминающим змеиное шипение:

— Ах, вот даже как! Вы считаете, что у вас это получится? Не обольщайтесь, Надежда Николаевна! Я хотел разговаривать с вами как разумный человек с разумным человеком, как патриот с патриотом, но вы считаете меня негодяем и преступником. Что ж, мне придется соответствовать. Так уж не обессудьте, Надежда Николаевна, у преступников свои методы, свои подходы и у них найдутся средства заставить вас сделать все, что надо. И раз уж вы считаете меня способным на все, то мы будем в дальнейшем разговаривать по-другому. Сначала я заставлю вас говорить, а потом заставлю молчать.

На Надежду его слова подействовали совершенно неожиданным образом: она не испугалась, а невероятно разозлилась.