Дама в автомобиле в очках и с ружьем

Она спросила официанта, не едет ли кто-нибудь из посетителей в Марсель. Мужчина без пиджака, со светлыми усами предложил ей место в своем «пежо» и всю дорогу перечислял знакомые ему парижские бистро: он провел в столице три месяца, проходил там военную службу. В Марселе, в этом, должно быть, приветливом городе, где приятно жить, но где она пока видела только грязные предместья, он высадил ее на большой залитой солнцем площади, сказав, что площадь называется Рон-Пуэн-дю-Прадо. За площадью начинался парк, от нее же в разные стороны расходились длинные обсаженные деревьями улицы. Он объяснил ей, что здесь она сможет сесть в автобус, идущий в Кассис. Когда он уехал, Дани на автобусной остановке прочитала вывешенное на столбе расписание и увидела, что ей предстоит ждать полчаса. Она перешла площадь, неся чемодан и сумочку в правой руке, и села в такси. Шофер, огромный краснолицый мужчина в кепи, посочувствовал: «Бедняжка, вам это дорого станет», — но, поняв, что она не расположена к разговорам, включил мотор.

За одним из поворотов извилистой дороги, ведущей на перевал Жинест — название она прочла, когда они поднялись на самый верх, — она впервые в жизни увидела Средиземное море. Голубое, как на открытках, переливающееся, раскинувшееся до самого горизонта, который был чуть бледнее его, оно оказалось еще прекраснее, чем она ожидала. Дани заставила себя смотреть в другую сторону.

В Кассис, небольшой приморский городок, они приехали в половине седьмого, через два часа с небольшим после поцелуя Иуды, полученного ею на холме над Беррским прудом. По обе стороны длинной улицы по тротуару густой толпой двигались люди — босиком и в шортах или купальных костюмах. Такой толчеи не бывает даже в Париже около «Галери Лафайет». Шофер сказал: «Бедняжка, здесь и в будни не протолкнешься, а в воскресенье просто сумасшедший дом».

Дани попросила остановиться у пристани, неподалеку от разукрашенных разноцветными флажками лодок и яхт. Расплатившись за проезд, она вышла на шоссе, поставила чемодан у ног, да так и застыла, ничего не соображая от солнца и гама, но краснолицый шофер в кепи, разводя руками, сказал певучим голосом:

— Да вы не огорчайтесь, дорогая, все устроится, это уж закон.

Он еще не успел договорить, как Дани, оглядев то, что, верно, и являлось центром Кассиса, сразу же увидела знакомое белое пятно «тендерберда» и в душе ее все перевернулось. Он стоял метрах в двухстах от нее, у пляжа, среди других машин, но Дани узнала бы его среди тысячи ему подобных, хотя бы уже по тому, как при взгляде на него забилось сердце. У нее так сжало горло, что она не могла дышать, ее охватило восхитительное чувство, своего рода благодарность ко всему: к Кассису, к морю, к солнцу, к толстому шоферу такси и к себе самой за то, что она не пролила ни слезинки и приехала прямо туда, куда следовало.

Ничего не видя вокруг, она шагала к своей Стремительной птице. Усталость как рукой сняло, и она, словно в замедленной съемке, тихо продвигалась сквозь толщу пустоты. Машина стояла с опущенным верхом, Филипп Филантери так и не поднял его. Судя по всему, он оставил машину не из-за поломки. Дани положила чемодан на заднее сиденье и наконец внимательно осмотрелась. Перед ней раскинулась широкая эспланада, которая тянулась от пристани вдоль пляжа. Она смотрела, как люди купаются в пенистых волнах. Она слышала их смех и крики. А сам городок притулился у подножья огромной скалы, остроконечная вершина которой нависала над морем.

В замке зажигания ключей не было. Она открыла ящичек: там лежали все ключи и документы на машину. Она села за руль и несколько минут мучительно размышляла, пытаясь понять ход мыслей этого парня из Меца. У него не было денег, но он оставил ей сумочку. Угнал машину, но бросил ее через какие-то пятьдесят-шестьдесят километров. Нет, она отказывается что-либо понимать. Возможно, в его поступках и есть какой-то смысл, но ее это больше не интересует. Может, он в своем полотняном костюме и черном галстуке сейчас где-то здесь, в Кассисе, может, он еще вернется, но это тоже ее больше не интересует. Внезапно напряжение спало, словно мягко отошла какая-то пружина в ее груди, и она вдруг увидела себя как бы со стороны, такой, какой она была здесь, вдали от дома: воровка, угнавшая машину, одинокая дура с неподвижной рукой в лубке. Дани заплакала.

— Хочешь сыграть в карты? — услышала она чей-то голос.

Она была в темных очках, и маленький мальчик, стоявший у дверцы машины, показался ей особенно загорелым. Ему было лет пять. Белокурый, с большими черными глазами, очень красивый, в синих эластичных трусиках в широкую белую полоску и красной тенниске из эпонжа, он стоял босой, держа в одной руке ломтик хлеба с маслом, а в другой — маленькую колоду карт. Дани вытерла слезы.

— Как тебя зовут? — спросил мальчик.

— Дани.

— Хочешь сыграть в карты?

— А тебя как зовут?

— Титу, — ответил он.

— А где твоя мама?

Он неопределенно махнул ручкой, в которой держал бутерброд.

— Там, на пляже. Можно, я сяду в твою машину?