Дама в автомобиле в очках и с ружьем

Из закрытого багажника он едва ли мог чувствовать запах, который у меня все еще вызывал тошноту. Но на всякий случай я отвела мальчика к передней дверце. Он потребовал свои карты и монету в пятьдесят сантимов, которую я ему дала перед этим. Я подобрала их с земли. Когда я снова подошла к нему, он на крыле машины пальцем рисовал какие-то кружочки. Мне он объяснил, что это морские ежи.

Я села на край тротуара, чтобы не наклоняться к нему, притянула его к себе и спросила, как он смог увидеть, что находится в багажнике. Я говорила очень тихо, ласково и почти шепотом. Наверное, он лучше слышал удары моего сердца, чем мои слова.

— Ты ведь не мог сам открыть багажник? Кто его открыл?

— Другой мсье, — ответил Титу.

— Какой другой?

— Другой.

— Тот, который вел мою машину?

— Не знаю.

— И вы вместе смотрели туда?

— Нет, я был там, за этой машиной.

Он показал на желтый «дофин», стоявший рядом с «тендербердом».

— Давно это было?

— Не знаю.

— После этого ты ходил к своей маме?

Мальчик подумал. Рукой я стерла следы слез на его щеках.

— Да. Два раза.

— А тот мсье, который открывал багажник, — он не видел, что ты смотришь?

— Видел. Он мне сказал: «Убирайся!»

Я была немного удивлена этим ответом, так как ожидала совершенно другого, потом вдруг, несмотря на жару, у меня пробежал мороз по коже. Я поняла, что Филипп в Кассисе, что он следит за нами.

— Он тебя видел, ты уверен?

— Он мне сказал: «Убирайся!»

— Послушай меня. Как выглядел этот мсье? У него был галстук? Волосы у него черные?

— У него был черный галстук. И чемодан.

— Куда он ушел?

Мальчик снова задумался. Он по-взрослому пожал плечами и неопределенно махнул рукой то ли в сторону пристани, то ли городка, то ли еще куда-то.

— Идем, тебе пора к маме.

— А завтра ты придешь сюда?

— Непременно.

Я отряхнула юбку и, взяв мальчика за руку, повела его по эспланаде. Он показал мне свою маму, она была самая молоденькая в группе женщин, лежавших в купальных костюмах на пляже. У нее были светлые волосы и очень загорелая кожа, я слышала, как она смеется со своими приятельницами. Вокруг них валялись журналы и стояли флаконы с кремом для загара. Увидев сына, она приподнялась на локте и позвала его. Я поцеловала Титу и помогла ему спуститься по ступенькам на пляж. Когда он подбежал к матери, я ушла. У меня было такое чувство, что мои ноги стали негнущимися, как у манекенов в витринах магазинов.

Я не хотела возвращаться в машину, к этому человеку с пробитой грудью. Я понимала: единственное разумное, что я могу сделать, — это пойти в полицейский участок. И уж во всяком случае нужно поскорее убраться с пляжа. Я рассуждала так: «Если Филипп знает, что маленький Титу видел в багажнике человека, он, должно быть, обеспокоен этим и сейчас бродит где-то поблизости, чтобы следить за мальчиком. Возможно, он еще здесь и следит за мной. Ну что ж, тогда я заставлю его выйти из засады».

И в то же время я понимала всю нелепость своих рассуждении. Ведь если он, Филипп, засунул труп в машину, которую считал моей, то ему уже плевать на то, что потом буду рассказывать я. И тем более ему наплевать на свидетельские показания пятилетнего ребенка.

Я шагала по пристани, среди равнодушной толпы, и мое сердце замирало каждый раз, когда кто-нибудь случайно толкал меня. Потом я бродила по пустынным улочкам, откуда солнце давно уже ушло, и мне было холодно. В окнах сушилось белье. Я остановилась, чтобы посмотреть назад, и на лоб мне упала капля воды — я вздрогнула всем телом и чуть не закричала. Однако сомневаться не приходилось: за мной никто не шел.

Потом я спросила, как пройти к полицейскому участку. Он находился на маленькой площади, обсаженной платанами. Я издали посмотрела на здание, на пороге которого стояли два полицейских и курили. Мне казалось, что я насквозь пропитана омерзительным, тошнотворным запахом, исходившим от неизвестного мертвого мужчины, который лежал в «тендерберде». У меня не хватило смелости подойти к полицейским. Что я могла им сказать? «Я угнала машину своего хозяина, затем молодой человек, о котором я ничего не знаю, украл ее у меня, а потом я нашла ее здесь с трупом в багажнике. Я ничего не могу вам объяснить, но я невиновна». Кто же мне поверит?

В пиццерии напротив полицейского участка, сидя у окна на втором этаже, я дожидалась темноты. Я надеялась немного прийти в себя, попытаться представить, что же могло произойти за те два часа, пока машина была у Филиппа. Скорее всего, случилось что-то непредвиденное, неожиданное, потому что, когда он уходил от меня, его взгляд не выражал ни малейшей тревоги. В этом я уверена. Почти уверена. А впрочем, совсем не уверена.

Я заказала коньяку, но, когда поднесла рюмку к губам, мне стало нехорошо, и я его не выпила.