Дама в автомобиле

И вдруг Мануэль увидел, как она изо всех сил впилась в спинку стула, и понял, что она боится. Из-под ее очков выкатились две слезинки и медленно поползли по щекам, оставляя на них полоски. На вид ей было не больше двадцати пяти лет. Мануэль испытывал какое-то смешанное чувство любопытства, неловкости и возбуждения. Ему тоже хотелось подойти к ней, но он не решался.

— И вообще снимите ваши очки, — продолжал Болю. — Я не люблю разговаривать с людьми, когда я не вижу их взгляда.

И Мануэль, и агент, наверное, тоже, да, пожалуй, и сам Болю, который нарочито преувеличивает свой гнев, чтобы казаться грозным, могли поклясться, что она не снимет очков. Но она сняла их. Она сделала это сразу же, словно испугавшись, что ее силой заставят повиноваться, и на Мануэля это произвело такое же впечатление, как если бы она перед ним разделась. У нее были большие темные глаза, совершенно беспомощные. Видно было, что она с трудом сдерживает слезы. И, честное слово, черт побери, без очков она выглядела еще более привлекательной и безоружной.

Видимо, и на остальных она произвела такое же впечатление, так как снова воцарилось тягостное молчание. Потом, не говоря ни слова, она подняла вдруг свою раздутую руку и показала ее мужчинам. И тут Мануэль, отстранив Болю, шагнул к ней.

— Это? — спросил он. — Ну нет! Вы не посмеете сказать, что это вам сделали здесь. Сегодня утром так уже было.

И в то же время он подумал: «Какая-то чушь!» Только что он был уверен, что разгадал подоплеку и вот сейчас ему в голову пришел один довод, который опрокинул все. Если она, предположим, действительно хотела заставить поверить, что ее ранили здесь, у Мануэля, и вытянуть у него некоторую сумму, пообещав не сообщать полиции, какого же черта она утром примчалась сюда с покалеченной уже рукой?

— Это неправда.

Неистово тряся головой, она порывалась встать. Болю пришлось помочь Мануэлю удержать ее. В вырез ее костюма было видно, что на ней нет комбинации, а только кружевной белый лифчик и что кожа у нее на груди такая же золотистая, как и на лице. Наконец, она отказалась от мысли встать, и Мануэль с Болю отошли в сторону. Надевая очки, она снова твердила, что это неправда.

— Что? Что неправда?

— Сегодня утром у меня ничего не было с рукой. А если бы даже и было, то вы не могли этого увидеть, я находилась в Париже.

Ее голос снова зазвучал звонко, а в манере держаться опять появилось что-то надменное. Но Мануэль понимал истинную причину этой надменности: молодая женщина еле сдерживала слезы, но в то же время старалась выглядеть великосветской дамой.

— Мадам, вы не были в Париже, — спокойно возразил Мануэль. — Вам не удастся заставить нас поверить в это. Я не знаю, чего вы добиваетесь, но никого из присутствующих вы не убедите, что я лжец.

Она подняла голову, но посмотрела не на него, а куда-то в окно. Они тоже посмотрели в окно и увидели, что Миэтта заправляет какой-то грузовичок. Мануэль сказал:

— Сегодня утром я чинил задние фонари вашего «тендерберда». Там отошли контакты.

— Неправда.

— Я никогда не говорю неправду.

Она приехала на рассвете, он пил на кухне кофе с коньяком, когда услышал гудки ее автомобиля. Когда он вышел, у нее было такое же выражение лица, как и сейчас: спокойное, но в то же время настороженное, напряженное. Казалось, тронь ее, и она заплачет. И в то же время всем своим видом она как бы говорила: «Попробуйте только тронуть меня, я не дам себя в обиду». Мануэль сказал ей: «Извините. Сколько вам налить?» Он думал, что ей нужен бензин, но она коротко объяснила ему, что не в порядке задние фонари и что она вернется за машиной через полчаса. Она взяла с сиденья белое летнее пальто и ушла.

— Вы принимаете меня за кого-то другого, — возразила дама. — Я была в Париже.

— Вот тебе и на! — сказал Мануэль. — Ни за кого другого, кроме как за вас!

— Вы могли спутать машины.

— Если уж я чинил машину, я ее не спутаю с другой, даже если они похожи, как близнецы. Больше того, я могу вам сказать, что, когда я закреплял провода, я сменил винты и сейчас там стоят винты Мануэля, можете проверить.

Сказав это, он резко повернулся и направился к двери, но Болю удержал его за руку.

— Но ты ведь где-нибудь записал, что произвел этот ремонт?

— Знаешь, мне некогда заниматься всякой писаниной, — ответил Мануэль. И добавил, желая быть честным до конца: — Сам понимаешь, я буду записывать два каких-то винтика, чтобы Феррант заработал еще и на них!

Феррант был сборщиком налогов, жил в этой же деревне, и по вечерам они все вместе пили аперитив. Будь он сейчас здесь, Мануэль сказал бы то же самое и при нем.

— Но ей-то я дал бумажку.

— Квитанцию?

— Да вроде того. Листок из записной книжки, но со штампом, все как полагается.

Она смотрела то на Болю, то на Мануэля, поддерживая правой рукой свою вздутую ладонь. Наверное, ей было больно. Не видя ее глаз, трудно было понять, что она думает и чувствует.

— Во всяком случае, есть один человек, который может это подтвердить.

— Если она хочет доставить вам неприятности, — сказал агент, — то ни ваша жена, ни ваша дочь не могут выступить свидетелями.