Дама в черной вуали

И я присутствую при открытии скульптуры. Уверяю вас: это зрелищно. Это достойно телерепортажа. Чувствуется, что она совершенно без комплексов, а это всегда способствует самым тесным контактам.

Занятый по уши работой, я уже давно не оказывал внимания дамам. Поэтому свожу до минимума увертюру третьего акта вышеназванной драмы и являю на свет свое готовое к действию оружие. Марлен имеет право на исключительный сеанс, репертуар которого полностью сымпровизирован беспокойным сегодня океаном.

Как только я заканчиваю свою программу, малышка начинает лихорадочно одеваться и выскакивает из каюты, словно стартует на короткую дистанцию.

— Что же сказать хозяйке? — спрашивает она на прощанье.

— Что месса затянулась!

Я недолго остаюсь в одиночестве. В каюте появляется Пино. Лицо его зелено-голубого цвета южных морей.

— Что с тобой?

— Ты ничего не ощущаешь?

— Корабль горит, что ли?

— Он качается!

— Слава Богу! — улыбаюсь я блаженно.— Но ведь без качки доплыть до Америки никому еще не удавалось!

— Ой, Сан-Антонио, мне кажется, что сердце поднимается до самого горла!

— Выпей стаканчик. Оно опустится.

— Я в баре уже выпил целых пять! И никакого результата.

— Тоща ложись... К вечеру ты придешь в норму... Вот увидишь! А какие новости у тебя?

— Никаких, Сан-Антонио. Я ничего в каюте генеральши не нашел. Я... я об...

Пино не успевает закончить фразу и бежит в туалет.

Я же принимаю допустимую для меня дозу и жду приглашения на обед.

* * *

Как только начинает звучать уже знакомая мелодия, приглашающая к обеду, я выхожу из каюты, но направляюсь не в ресторан, а в апартаменты жены индийского атташе.

Самой совершенной инспекции я подвергаю все, куда можно заглянуть: шкаф, кровать, плафоны ламп, чемоданы, сливной бачок в туалете... Простукиваю паркет, трубы, перегородки. Ничего! Если не считать черного платья и черной вуали, что я нашел в ящике комода. О них и говорил мне офицер... Я боюсь сделать окончательный вывод. Пока. Вместо этого подвергаю тщательному осмотру каюту Марлен, которая находится напротив каюты ее хозяйки.

Она захламлена игрушками младенца, которых здесь видимо-невидимо, и в ящике, и на ковре, и на кровати. Но никаких следов ни документов, ни макета. Разочарованный, огорченный, убитый, в полном отчаянии я захожу в бар, чтобы отметить безрезультатность своей миссии стаканчиком бурбона. На борту теплохода алкогольные напитки продаются без наценок, поэтому было бы грешно не воспользоваться такой щедростью компании «Трансатлантик».

Мой Берю уже здесь. Он сидит за столиком рядом с миссис Онган-Гри. Спаивая даму густым анисовым ликером, он нашептывает ей какие-то глупости.

Отрадно видеть, что Толстяк становится галантным!

Я подхожу к ним. Мадам Шевинг-Гум^[30] одаривает меня улыбкой, похожей на серпантин, оборачивающийся вокруг моих ягодиц.

Церемониально я склоняю перед ней свою голову, словно русский принц.

Берюрье же меня не замечает или делает вид, что не замечает.

— Какие новости? — спрашиваю я его профиль.

— Глухо! — отвечает он.

Я присаживаюсь к их столику.

— Знаешь, шеф, к какому выводу я пришел? На борту нет той женщины, которая нам нужна.

Я не очень далек от того, чтобы разделить эту точку зрения.

Спившаяся публика в баре вызывает у меня раздражение, и поэтому я долго здесь не задерживаюсь. Неуютно, скучно. Меня охватывает ужас, что целых две недели придется болтаться на этой посудине. И все зря.

Подходя к библиотеке, замечаю впереди Марлен с малышом, которого она держит за руку. Они следуют за очень красивой, очень смуглой и очень благородной дамой. Это и есть жена индийского дипломата. Она вся дышит международным шпионажем, хотя трудно поверить в это! Но дело в том, что шпионы всегда похожи на кого угодно, но только не на шпионов.

Дама, сказав несколько слов Марлен, заходит в читальный зал, я же догоняю Марлен и предлагаю ей:

— Сплавь его в детскую комнату. Побудем немного вдвоем.

Она соглашается.

Неожиданное свидание! Через пять минут мы уже в ее каюте.

Она начинает раздеваться, но ее движения замедляются, когда раздается голос корабельного диктора из громкоболтателя. Диктор говорит на английском языке.

— Я же совсем забыла! — восклицает Марлен и снимает со стены спасательный круг.

Диктор повторяет тот же текст на французском, потом на испанском...

— Не везет,— сокрушается она.— Я совершенно забыла об учебной тревоге. Надо бежать за малышом.

Я подхожу к двери, открываю ее и застываю на месте, так и не переступив порог: мгновенно вспыхивает мысль словно лампочка, когда замыкаешь электрическую цепь, если, конечно, энергослужба Франции не бастует.

Я закрываю дверь и подхожу к Марлен.

— Ты говоришь по-английски?

— Я-я? Увы, нет! Я бы хотела владеть английским м... Зато отец мой говорит бегло.

Я не отвожу от нее своих глаз, словно от кастрюли с молоком, что должно вот-вот закипеть!

— Ты знаешь, что Грант убит? — спрашиваю я.

Она бледнеет...

Она бледнеет еще сильнее, когда видит мое удостоверение,

— Комиссар Сан-Антонио!

Она реагирует на эту новость.

— Я... Я не понимаю вас... Вы — полицейский! Но я ведь ничего плохого не сделала... Я... Я...