Дама в черном

После шестичасового путешествия мы прибыли в Трепор поздней ночью и в отвратительную погоду. Леденящий морской воздух принял нас в свои объятия. Нам повстречался только один человек, и тот оказался таможенным чиновником. Закутавшись в плащ и надвинув на голову капюшон, он расхаживал взад и вперед по мосту через канал.

Конечно, ни одного фиакра. Несколько газовых фонарей раскачивалось на ветру, отражаясь в огромных лужах, по которым мы брели, сгибаясь под порывами ветра. Какая-то запоздалая жительница Трепора прошлепала по мостовой своими деревянными башмаками. Я ворчал, проклиная судьбу и Рультабиля, с трудом выбиравшего в темноте дорогу, но он, должно быть, хорошо знал местность, потому что в конце концов мы оказались перед дверьми единственной гостиницы, открытой в это ужасное время года.

Рультабиль сразу потребовал подать ужин и разжечь камин, так как мы были голодны и замерзли.

— Не скажете ли вы наконец, что мы собираемся здесь искать, кроме ревматизма и воспаления легких? — поинтересовался я, видя, что Рультабиль продолжает дрожать как осиновый лист и никак не может унять кашель.

— Скажу, — ответил он, — мы будем искать аромат Дамы в черном.

Эта фраза заставила меня задуматься, и я почти всю ночь не сомкнул глаз. Кроме того, морской ветер продолжал завывать, бесчинствуя в узеньких улочках городка.

Среди ночи я услышал шорох в соседней комнате, где расположился мой друг. Я поднялся и открыл дверь. Несмотря на холод и ветер, он открыл окно и посылал в ночную темноту воздушные поцелуи. Он целовал ночь! Я прикрыл дверь и тихо улегся.

Рано утром я был разбужен Рультабилем, лицо которого выражало сильнейшую тревогу. Он протянул мне телеграмму, отправленную из Бурга и, по оставленному им распоряжению, пересланную сюда из Парижа. Вот ее содержание:

«Приезжайте немедленно, не теряя ни минуты. Отказались от нашего путешествия на восток и присоединяемся к господину Станжерсону в Ментоне у Рансов в Красных скалах. Пусть эта телеграмма останется нашей тайной. Не надо никого пугать. Используйте для своего появления у нас любой предлог, ваш отпуск, все, что хотите, но приезжайте. Телеграфируйте мне до востребования в Ментон. Скорее, я жду вас. Ваш несчастный Дарзак».

III. Аромат

— Это меня не удивляет! — воскликнул я, вскакивая с постели.

— Вы не поверили в его смерть? — спросил Рультабиль, и его лицо исказилось сильнейшим волнением, которое мне было не совсем понятно, даже учитывая драматизм ситуации.

— Признаться, не очень, — ответил я, — ему так хотелось сойти за мертвого, что он мог пожертвовать несколькими бумагами во время катастрофы «Дордони». Но что с вами, мой друг? Вы сильно побледнели. Вам плохо?

Рультабиль опустился в кресло. Дрожащим голосом он сообщил, что поверил в «его» смерть только после свадьбы. Он не допускал мысли, что живой Ларсан позволил бы совершиться акту, отдававшему Матильду Станжерсон в жены Роберу Дарзаку. Ларсану достаточно было просто показаться, чтобы воспрепятствовать этой свадьбе. Конечно, такое появление представляло для него значительную опасность, но он не колеблясь явился бы в церковь, зная религиозность мадемуазель Станжерсон. Она никогда не согласилась бы соединить судьбу с другим человеком при жизни первого мужа, даже будучи разведенной на основании людской морали. Тщетно убеждали бы ее в недействительности предыдущего замужества. По французским законам, священник навсегда сделал ее женой негодяя.

— Увы, вспомните, мой друг, — прибавил Рультабиль, вытирая выступивший на лбу пот, — в глазах Ларсана «дом не потерял своего очарования, а сад — своего блеска».

Я попытался успокоить Рультабиля, но у него была лихорадка, и он не слушал меня.

— И вот он решил появиться после свадьбы. Так как для меня — и для вас, Сэнклер, не правда ли — эта телеграмма обозначает только одно — «он» вернулся.

— Конечно, но господин Дарзак мог ошибиться.

— Господин Дарзак не боязливый ребенок. Но надо надеяться, надо надеяться, не так ли, Сэнклер, что он ошибся. Нет, нет, это невозможно, это было бы ужасно, мой друг, это было бы слишком ужасно!

Я никогда не видел Рультабиля настолько взволнованным, даже в моменты наиболее трагичных событий в замке Гландье. Он поднялся и начал метаться по комнате, переставляя вещи с места на место и повторяя только одно слово: «Ужасно!»

Я заметил ему, что неразумно предаваться подобной панике на основании телеграммы, которая ничего еще не доказывает и могла быть результатом ошибки. Кроме того, сейчас следует вооружиться хладнокровием, а не впадать в отчаяние, неоправданное для человека его закалки.

— Неоправданное, действительно, Сэнклер, неоправданное!