Дама в палаццо. Умбрийская сказка

Добродушная зима отступила рано, и в феврале уже набухли почки. Пошли в рост травы, и женщины, повязав платки над красными скуластыми лицами и передники поверх свитеров, склонялись к земле на холмах и лугах вокруг заведения Миранды, выкапывая, выскребая, выдергивая проростки, перевязывая пучки темно-зеленых стебельков кухонными бечевками и складывая живые изумруды в узлы из старых наволочек на поясе. Занимались работой, какой занимались все крестьянки с вековечных времен. Как будто наперегонки с овцами — мохнатые овечки выбегали попастись на те же луга. Миранда почти каждое утро присоединялась к ним и снова выходила за травами перед закатом. Женщины, даже работавшие на разных полянах, перекликались, во весь голос обменивались сплетнями и рецептами. Кто-то просил вечером помочь подшить подол платья. Иногда они пели.

Я закончила книгу и отослала ее новому издателю, который — в полную противоположность обычаям издательств — внес совсем немного изменений и отправил ее в печать. Понемногу ко мне начали стекаться задания от журналов, а на конец апреля мы записали две группы туристов. В общем, достойный список мелких достижений. Миранда дала мне «карт-бланш» на использование ее кухни для испытания любых рецептов, а пекарские обязанности я исполняла то по утрам, то по вечерам, в зависимости от планов на день. Все время, кроме занятого стряпней, сном, писательством и телефонными переговорами, стиркой и протиранием пыли с картинной галереи, скрывавшей заплесневелые стены, мы проводили под открытым небом. Мы посадили десять кустиков анютиных глазок у задней двери, белые импатиенсы-недотроги вдоль дорожки и гортензию странного, тускло-серебристого цвета — у стены. Рассада томатов и пряных трав заняла вазоны из Деруты, расставленные на террасе. Мы, как ни старались удержаться, признали Виа Постьерла своим домом и давно забыли, что дом этот временный.

Мы занимались собирательством вместе жительницами Буон Респиро. Выискивали дикую спаржу — бурые проростки, похожие на ростки хмеля, и barba di prete — «Бороду священника», длинную траву с толстыми листьями, и шелковистый прозрачный кресс-салат — он рос у Тибра, а еще гуще у ручейка, где мы перекусывали, купая ступни в струйках воды, разбивавшейся на камушках. Игрушечными лодочками нам служили винные бутылки, мы пускали их плавать, остывать в ледяной воде, привязав за горлышко, а другой конец веревочки надев петлей мне на руку. Бутылка тянула меня за запястье, словно попавшаяся на крючок матерая форель, и я послушно шла следом по берегу, подставив лицо солнцу, отводя бутыль от больших камней — исполняла этот дурацкий обряд только потому, что так делал Барлоццо и так мне казалось, что я меньше по нему скучаю.

Мы мыли кресс-салат и ели его тут же, в поле. Я ладонью запихивала в рот маленькие дырчатые листья, подхватывала выпавшие и всасывала их тоже. Потом уже декоративно раскладывала листки на хлеб с сыром. То, что не съедали на месте, относили к Миранде, добавить к ее трофеям. Сколько бы она ни собрала, варварская прожорливость ее завсегдатаев требовала все новой зелени.

— Мы все уже несколько месяцев жили в основном на мясе и бобах, — объяснила Миранда. — А весной едим дикий шпинат, одуванчики, цикорий, дикий лук и чеснок — все, что растет само, что рождает земля: варим и отжимаем, потом обжариваем в добром масле с чесноком и острым чили и едим с хлебом, отломленным от хрустящего каравая. Да, так мы едим весной. Il rinascimento annuale per il corpo, ежегодное возрождение тела — вот зачем нужны травы. Травы — это лекарство. Человек должен есть то, что созрело.

Мы узнали еще в Тоскане, а теперь и в Орвието, что обычный крестьянин — или крестьянка — здесь здоров до самой смерти. А смерть приходит часто далеко за девяносто.

Они действительно здоровы. В этой истине есть свои догмы. Тяжелый физический труд с ранней юности до девятого десятка всегда соразмерен с отдыхом — особенно с il sacro pisolino, священной послеобеденной дремотой. А главное, здесь господствует заповедь: «Ешь то, что созрело». Постоянно на столе только хлеб, вино и оливковое масло. О другом образе жизни или питания не думают и не мечтают, как о клубнике в феврале.

Каждый вечер по дороге в Буон Респиро мы останавливались на belvedere — обзорной площадке. Выходили из машины, чтобы, облокотившись на перила, полюбоваться Орвието на престоле. Колдовской, божественный вид. Я смотрела на полосатые, черно-белые стены Дуомо и думала: «Там, в нескольких шагах от этого величия, наш дом». С такого расстояния все непонятное уходило, изгнанное трепетом.