Дама в синем. Бабушка-маков цвет. Девочка и подсолнухи [Авторский сборник]

И погрузилась в размышления, стоя перед секретером, на котором лежал тончайший слой поблескивающей в солнечных лучах пыли. Слева наверху, на самой последней полочке, на своем обычном месте, альбом с фотографиями. Это альбом Дельфины. Она завела его в день, когда ей исполнилось тринадцать. Соланж помнит об этом, потому что тот день рождения закончился драмой. Впервые за все свое счастливое детство Дельфина увидела, как ссорятся родители. Отец, впервые обманувший. Мать, впервые приревновавшая. Дельфина закрылась у себя в комнате с альбомом, едва успев содрать с него красивую бумагу, в которую он был завернут. А потом принялась наклеивать в него свои детские фотографии, словно пыталась умилостивить судьбу, навсегда закрепить картины счастья, вдруг оказавшегося под угрозой.

Соланж листала альбом, и с каждой страницы на нее смотрели улыбающиеся маленькие Дельфины. Последней в альбоме была улыбка тринадцатилетней девочки. И больше ничего. Дальше — никаких фотографий. Она уже собиралась закрыть альбом, но ее взгляд задержался на последней странице: там был один-единственный снимок, фермата[1] этой незавершенной истории. Фотография Дельфининой бабушки, сделанная незадолго до ее смерти. Мать Соланж. И она одета… Да, совершенно точно, на ней серый костюм…

Соланж задумчиво провела пальцем по пыльной крышке секретера.

~~~

— Вам повезло… Только что одновременно освободились две комнаты. Их можно занимать, начиная со следующей недели. Одна из них, если для вас это имеет какое-то значение, со всей обстановкой. Видите ли, здесь у нас, с нашими постояльцами, ситуация может измениться в любую минуту.

Мадам Шуазель говорит без малейшей иронии. Она исполнена нескрываемого сочувствия, но не утрачивает и реалистического взгляда на жизнь: ей, как всякому хорошему управляющему, нравится, чтобы дело двигалось. Соланж понимающе улыбается. Терпеливо выслушивает объяснения директрисы «Приятного отдыха» и на все соглашается.

Мадам Шуазель достает чистый бланк.

— Так, значит, речь идет о…?

Соланж, хоть и подготовилась к такому вопросу, на мгновение растерялась. Опустила глаза. Пальцы в перчатках перебирают складки на серой юбке. Перед ее глазами встает фотография матери из дельфининого альбома.

— Это… это для моей матери… — в конце концов произносит она.

Несмотря ни на что, преднамеренная, заранее продуманная ложь ей самой не кажется настоящим обманом, как будто в ее выдумке есть доля истины, — может быть, просто-напросто из-за костюма, вот этого самого серого костюма.

Чуть позже, выйдя из кабинета мадам Шуазель, Соланж, полностью уладившая все административные проблемы — в виде исключения дочери разрешили, пока мать не поселится в «Приятном отдыхе», несколько часов в неделю пользоваться ее комнатой, — вновь обретает радостную безмятежность и первым делом отправляется в сад, чтобы взглянуть на бегонии Люсьена и убедиться, так ли они великолепны на самом деле, как уверяла Дама-с-рыжим-котом. Да, она нисколько не преувеличила.

Дом очень красивый, старинной постройки. Именно он охраняет покой этих мест. Соланж обошла весь парк, любуясь ровными дорожками, посыпанными гравием, шезлонгами, в идеальном порядке выстроившимися вдоль безупречно подстриженного газона. В глубине сада, рядом с верандой с распахнутыми навстречу солнцу окнами, под каштаном стоят кружком несколько плетеных шезлонгов. Соланж мысленно выбрала, в каком ей хотелось бы расположиться, и покинула «Приятный отдых» с восхитительным ощущением того, что ее здесь ждут. И не только с той минуты, как мадам Шуазель вписала в журнал ее девичью фамилию, внезапно вынырнувшую из детства, — нет, ее ждут здесь давно, ее ждали всегда.

У ворот белокурая девочка смотрит на проезжающие машины и сосет лакричный леденец. Соланж ей кивает. Это, конечно же, малышка Эмили, больше некому, и она тоже ее ждет…

Самое время купить темно-синее шелковое платье, которое уже принадлежит Соланж…

— Прямо как на вас сшито! — продавщица завязывает поясок у нее на талии. — Вам очень повезло… В наше время уже не найдешь ткани такого качества. Его надо будет только чуть-чуть подкоротить, чтобы смотрелось более современно, и…

— Длина как раз идеальная. Ничего трогать не надо. Да и вообще, я в нем сейчас и останусь!

Решимость покупательницы явно привела продавщицу в замешательство, но чье-то замешательство — далеко не главная проблема Соланж, всецело поглощенной одной-единственной целью: следовать собственным побуждениям и при этом не испытывать мук совести, раньше превращавших в пытку необходимость сделать любой, даже самый незначительный выбор в повседневной жизни. Та Соланж, которую она сейчас увидела в зеркале, выглядела убедительно. Платье было именно таким, за каким она сюда пришла. Все было до того верно, что она, улыбнувшись своему отражению, чуть склонила голову, как будто уже прислушивалась к равномерному шуршанию шелка о светлые хлопчатобумажные чулки.