Дама в синем. Бабушка-маков цвет. Девочка и подсолнухи [Авторский сборник]

Можно ли придумать что-либо более удручающее, чем эта монотонность: гадость какая — покрывало и занавески одинакового вяло-бежевого цвета! С какого пыльного чердака были принесены сюда эти салфеточки, связанные крючком? И вообще — эта комната, эта спальня, до чего она жалкая — жалкая, это факт! Такая безвкусная и бесцветная спальня только и способна, что навести на черные мысли, тоска одолевает от этого зрелища, сплошное уныние. А-а-а, вот теперь она вспомнила: это же Селина помогала ей выбрать и сшить занавески и покрывало из бежевой тряпки. «Самый подходящий оттенок для тебя, мама», — уверенно сказала тогда дочь, так уверенно, будто давала гарантию на всю жизнь вперед. Марта не решилась раскритиковать это утверждение, главными мотивами которого были ее вдовство и одиночество. Бежевый цвет — цвет увядания, занавески постепенно станут старыми, линялыми, никакими — ну и она вместе с ними… Впрочем, так оно и было, они старели вместе. Вплоть до нынешней ночи, по крайней мере.

А сегодня утром этот дохлый бежевый цвет — точнее было бы сказать, полное отсутствие всякой краски — просто выводил ее из себя, до тошноты противно было смотреть. Особенно оскорбительным он казался на фоне круговорота ее мыслей, он оскорблял свежесть ее души, в которой царил свет, разливалась заря, пурпурная, как портвейн, поданный вчера вечером Валантеном в рюмочках «порто» на высоких ножках.

Человек-с-тысячей-шарфов сказал: «За нас, мадам!»

Марта прикоснулась своей рюмкой к его рюмке, сердцем к сердцу. И пламя вспыхнуло. Должно быть, сердца, соприкоснувшись, издали хрустальный звон, причем сильный, потому что собака, спавшая у их ног, вдруг проснулась и заерзала под столом. А Марта, погладив ее по мордочке, от плоского лба до носа — нос оказался сырым, влажным, — успокоила животное.

— Как же ее зовут? — спросила она.

— Да я зову ее просто Собакой, — улыбаясь, ответил Человек-с-тысячей-шарфов и, предупредив следующий вопрос, представился. — А я Феликс и готов служить вам…

Кофе дымился в чайной чашке…

Вдыхая его запах и отхлебывая потихоньку, Марта мечтала, каким будет цвет ее новых занавесок, какое она купит покрывало на кровать. Такой яркий, веселый цвет — что-то красное или, может быть, пурпурно-фиолетовое, как вчерашняя сорочка Человека-с-тысячей-шарфов, которого она еще пока не осмеливалась даже мысленно называть Феликсом, пусть даже он не всегда надевает шарф, пусть даже и на самом деле тот, кто только что вошел в ее жизнь, принесет ей счастье — не зря же людям имена дают!

~~~

— Пожалуйста, покажите мне записные книжки для свиданий, молодой человек…

— Себе покупаете, мадам? — удивился продавец, разглядывая Марту.

Вопрос показался ей невежливым, нет, просто неприличным.

— Естественно! — сухо и с нажимом ответила она.

Молодой человек, сразу став более любезным, выложил перед ней весь ассортимент записных книжек, имевшийся в отделе.

Марта прикидывала, листала, выбирала…

Книжка должна быть легкой. Ее надо будет все время носить с собой в кожаной плетеной сумочке. А главное — она не должна быть черной…

Продавец, которому хотелось теперь как-то сгладить свою неловкость, суетился. И в конце концов нашел для нее истинное сокровище: очаровательный блокнотик с обложкой из красного сафьяна, к которому прилагалась еще и чудная позолоченная авторучка.

Вернувшись домой с этим сокровищем в сумке, Марта почувствовала себя такой богатой, какой никогда не бывала прежде. Новая записная книжка не походила ни на одну из тех, что сопровождали ее всю жизнь. Ни на толстую тетрадь, где она по настоянию Эдмона записывала хозяйственные расходы, ни на ежедневник с записями о недомоганиях детей, куда тщательнейшим образом заносились даты начала высыпания при ветрянке или кори, ни на гроссбух с бесконечными списками школьных принадлежностей, книг и рождественских подарков, ни на календарь дней рождения и других семейных праздников.

Эта сафьяновая книжечка была совершенно бесполезной. Исключительно удовольствия ради — может же она позволить себе такую роскошь! И не просто удовольствия, а ее личного удовольствия, чисто эгоистического и оттого еще более приятного.

Чтобы ввести ритуал и только для него одного, Марта решила, к примеру, что будет отныне запечатлевать здесь каждую встречу в «Трех пушках», каждая из них займет свое место.

Но уже собравшись записать первую, она задумалась: а как его называть в книжке — «Феликс» или «Человек-с-тысячей-шарфов»?

Само собой разумеется, когда она проходила мимо «Трех пушек», Валантен стоял на пороге — салфетка, конечно, при нем.

— А его еще нет, — шепнул Валантен Марте, едва она поравнялась с входной дверью.

Марта, застигнутая врасплох, никак не могла сообразить, что ответить.

— Но… но еще ведь рано, — пробормотала она наконец.

— Конечно, я тоже так думаю, — легко согласился Валантен и вернулся к работе, не преминув бросить перед этим Марте сообщнический взгляд…

И теперь, взволнованная и чуть запыхавшаяся, она шла по двору к своему подъезду.