Дама в синем. Бабушка-маков цвет. Девочка и подсолнухи [Авторский сборник]

— Да у меня сердце работает, как часы! Мне кажется, я никогда так хорошо себя не чувствовала!

Беззаботность Марты, а еще больше — ее твердость произвели сильное впечатление.

Поль откашлялся:

— Пойдите поиграйте, детишки! Теперь уже можно.

Когда малыши с шумом вылезали из-за стола, Марта почувствовала, как что-то словно прокатилось по ее позвоночнику. Какая-то теплая волна, затопившая все ее существо сложной смесью гордости и внезапного понимания, что надо делать. Оставаться бдительной. Быть настороже.

Эдмон, по крайней мере, научил ее искусству маневра, заключающемуся в том, чтобы нападать первой.

— Знаешь, Селина, что мне тут в голову пришло? Ужасно хочется сменить занавески и покрывало в спальне. По-моему, они… как бы это сказать?.. — старомодны, что ли… Ну да, пожалуй, так — устарели. Мне бы хотелось чего-то повеселее, понимаешь? Каких-то красок поярче — красного или лилового, к примеру…

— Хм… Отлично-отлично… Почему бы и нет?.. Может быть, бежевый цвет действительно… — Селина явно не могла подобрать слова. — Я подумаю об этом…

Селина отступила, умолкла. Поль взял инициативу в свои руки.

— Ты не представляешь, мама, как приятно слышать, что ты хорошо себя чувствуешь, что ты в такой замечательной форме, но… Но мадам Гролье нам сказала, будто… Понимаешь, в твоем квартале по вечерам бывает неспокойно… И… как-то нам не по себе, когда ты одна выходишь на улицу так поздно… Совсем одна, понимаешь?

Марта всмотрелась в своих детей. Да, это уж точно, она впервые видит их отсюда, с нового, другого места, с иной точки зрения, так, словно пейзаж нежности вдруг перевернулся, даже — вывернулся наизнанку, перекувырнулся, колесо сделало полный оборот. Два встревоженных, озабоченных лица, вполне возможно, очень похожих выражением на ее собственное, каким оно бывало в тех случаях, когда сын и дочь были совсем юными и когда она старалась наставить их на путь истинный, защитить, проникнутая важностью своей роли. Роли Матери. Если бы Марта не любила так сильно своих детей, то с удовольствием продлила бы их тревогу хоть на минутку, но не могла же она подвергнуть их пытке своего законного реванша за те ее тревоги, за то ее беспокойство.

— Не волнуйтесь, дорогие мои… Да, впрочем, я ведь и не хожу поздно совсем одна, как вы говорите: меня всегда провожают.

С лиц Поля и Селины исчезла тревога, уступив место явной озадаченности.

Марта обрадовалась в душе, даже опять загордилась немножко: разве не приятно, разве не сладостно поинтриговать собственных детей после стольких лет пресной и лишенной всякого вкуса жизни?

Больше ни слова. Надо сохранить тайну.

Она выдержала паузу, и молчание сделало свое дело. Тишина стала давящей, смущение достигло предела. Выход из положения нашла невестка Марты, Лиза.

— Если Бабулю провожают, я вообще не вижу, в чем тут проблема, — бросила она спасательный круг.

Марта посмотрела на невестку: ее смеющийся взгляд был достаточно красноречив. Отлично. Значит, Лиза — подруга, союзница. Хотя — чему тут удивляться, если ей так здорово удаются шоколадные пироги и не меньше — дети, пусть даже и Поль имеет кое-какое отношение к этим последним, ничего не скажешь — свою лепту и он внес, правда, самую малость…

Но тут общее внимание привлекла малышка Матильда. Она ворвалась в комнату, прыгнула к бабушке на колени и принялась размахивать перед ее глазами, словно военным трофеем, красной сафьяновой записной книжкой с позолоченной авторучкой.

Марта почувствовала, как отчаянно забилось ее сердце: вот-вот выскочит из груди. Из-за того, что новенькой кожаной обложки касались липкие от кока-колы пальчики, а еще больше, конечно, из-за нескромности внучки, из-за того, что тайна выплыла наружу: такое ощущение, будто Матильда, выбрав самое неотразимое оружие — чистоту и простодушие, — зажала в тисках тонких пальцев саму судьбу своей бабушки.

— Ой, Бабуля, до чего же хорошенькая книжечка! Подаришь ее мне?

Марта вглядывалась в поднятое к ней нежное личико с испачканными шоколадом губами, любовалась неподражаемыми кудряшками этого ребенка, которому ни в чём никогда не было отказа, которому Марта же первая никогда ни в чем не отказывала, этому маленькому демону в ангельском обличье, готовому отблагодарить ее шоколадным поцелуем, источавшим любовь.

Ответ вырвался сам, и Марта, к огромному своему изумлению, едва узнала собственный голос:

— Нет, Матильда. Эта книжка не для тебя. И я тебе ее не подарю. Более того, ты немедленно, сию минуту положишь ее на место: туда, откуда взяла.

Девочка на минуту замерла: ей потребовалось время на то, чтобы мысленно перевести на привычный язык все произнесенное на этом новом языке, которому Бабуля еще не научила любимую внучку. Потом, так и не сказав ни слова, не протестуя, — вероятно, оценив должным образом исключительную торжественность события, — малышка спрыгнула с колен Марты, двинулась через всю комнату к двери и прошла в спальню между стоявшими будто на часах остолбеневшими двоюродными братьями.