Дама в синем. Бабушка-маков цвет. Девочка и подсолнухи [Авторский сборник]

— Можно, я вам кое-что скажу? — спросила она, чтобы произнести хоть что-нибудь, чтобы нарушить тишину.

— Да, разумеется.

— Знаете, как я вас называю, когда думаю о вас?

— Откуда же?.. А как?

— Я называю вас «Человек-с-тысячей-шарфов»… Вам нравится?

— Нравится, — он выдержал паузу. — Я и впрямь всегда их надеваю, вы видели, но сейчас… сегодня с этим шейным платком я чувствую себя увереннее… более уверенным в себе… понимаете?

— Да-да, понимаю… Как я, когда я в шляпе…

Марта и Человек-с-тысячей-шарфов обменялись взглядами: он — без шарфа, она — без шляпки, которую только что бросила на стул вместе с перчатками из тонкой шелковой нити и маленькой кожаной плетеной сумочкой.

И вот они оба остались беззащитными — в этот поздний вечерний час, в этот поздний час их жизни.

Собака испустила протяжный вздох — будто от полноты ощущений.

~~~

В столовой царил невероятный кавардак, такое способны устроить только женщины. Можно сказать: невероятно и сладостно женственный кавардак здесь царил.

Повсюду — разноцветные куски тканей, ткани, ткани, ткани в неисчислимых количествах: впечатляющее зрелище! Стол, стулья, кушетка — вся мебель была реквизирована ради такого случая. Марта, Селина и Матильда зарылись в эту пеструю гору чуть не с головой.

Марта выбирала из предложенных Селиной образчиков набивную ткань. Выбрала. И оказалась непреклонна: только эта, во-он та — с рассыпанными по перламутровому фону ярко-красными цветами, то свивающимися в гирлянды, то сливающимися, словно в поцелуе. Селина, со своей стороны, предпочитала «более деревенский» вариант. «На незабудках и васильках, — уверенно заявляла она, — глаз отдыхает, значит, и покоя душе больше».

Матильда, в полном восторге от того, что о ней забыли, собирала под столом упавшие со швейной машинки образцы и вырезала из них красные цветы для каких-то собственных надобностей.

Ах, как давно Марта и Селина не проводили вместе время вот так — в течение многих часов подряд, за шитьем, за разговорами…

Сегодня их близость была чуть-чуть рискованной: и та, и другая прекрасно знали, что именно известно собеседнице.

Марта отнюдь не была убеждена в том, что встретит у дочери такие же, как проявил Поль, понимание и доброжелательность. И вовсе не потому, что та унаследовала от отца близорукость во всем, что касалось области чувств, совсем нет — Селина, хотя и была немножко неискренней, все-таки росла впечатлительным и внимательным ребенком, да и осталась такой. Марта просто предполагала — и не без опаски, — что собственные семейные неурядицы отнюдь не склоняют людей, и дочку в том числе, к романтичности или сентиментальности.

И потом, надо же признать, происходит-то все шиворот-навыворот! Мир перевернулся! Разве обычно не матери дочерям готовят приданое, разве не они — сыпля полными горстями советы с недомолвками, практичные и непрактичные рекомендации, сообщнические, а иногда и игривые намеки, — обставляют комнату для любви? А вот у них… бедная Селина, покинутая, одинокая, и она, Марта…

Этим, видимо, и объяснялось то обстоятельство, что Марта с Селиной говорили обо всем и ни о чем, потом ни о чем и снова обо всем, и опять, и опять… Но внезапное появление из-под стола, когда на минутку умолкло стрекотанье швейной машинки, ребенка, очаровательной малышки Матильды, до тех пор со страстью вырезавшей тряпичные цветы, заставило их круто сменить тему.

— Она будет такая красивая, твоя спальня, Бабуля, правда? Да, Бабуля, Бабуля, скажи! — пристала к Марте внучка.

— Да, мое сокровище. Она будет очень красивая.

— И ты делаешь эту красоту только для себя, для себя одной? — не унимался маленький демон-искуситель.

Селина подняла глаза от работы. Мать и дочь уставились друг на друга.

Дети, как правило, задают вопросы двух видов: те, которые требуют ответа, и такие, на которые отвечать не обязательно. Вопрос Матильды, получалось, относился ко второму виду, потому что девочка, задав его, снова исчезла под столом, вернувшись к своему на мгновение прерванному занятию. Ее ждали цветы.

Но дело было сделано.

Марта покорно ждала: пусть Селина начнет первая. Уж это-то право она должна уступить дочери.

— Прости меня, мама… Может быть, это нескромно, но я… я… хочу спросить: она всерьез, эта твоя… твоя… — она мучительно искала, как бы поделикатнее сказать — твоя история?

Слово «всерьез» произвело странное впечатление на Марту. Насколько же мало оно подходило к чувству, которое она испытывала к Человеку-с-тысячей-шарфов, насколько ни в чем не соответствовало непринужденности, царившей в их отношениях, той легкости и беззаботности, в которой они жили вот уже несколько недель!

— Нет, детка, не «всерьез», — с улыбкой ответила Марта. — Тем она и хороша, моя история!

Селину смутила ирония, прозвучавшая в тоне матери, поначалу она растерялась, но любопытство придает храбрости:

— Ну, мама!.. Ты же прекрасно знаешь, что я имею в виду… У тебя с этим человеком… с этим…

— С Феликсом, — желая помочь, уточнила Марта.

— Хорошо. Пусть… пусть с Феликсом… Что именно вас связывает? Дружба? Привязанность?