Дама в синем. Бабушка-маков цвет. Девочка и подсолнухи [Авторский сборник]

Допустим, мама знает насчет коз, это еще понять можно: Матильда же не скрывала ни от кого, до чего ей хочется на них посмотреть… Но странный все же у нее тон был какой-то, когда она сказала: «Знаю, конечно, знаю». Так вот говорят «знаю, конечно, знаю» те, кто, кажется, знает ВСЕ. В такое «знаю, конечно, знаю» могут уместиться не только козы, но и волк, и этот Реми в тельняшке, и трактор. Не то чтобы девочка чувствовала себя в чем-то виноватой (может, только чуть-чуть — из-за платья в горошек), нет, тут дело в праве собственности: то, что она, Матильда, прожила, принадлежит только ей, как только ей принадлежит право рассказывать об этом, когда она хочет и как она хочет, что-то добавляя или что-то убавляя по своему разумению. Это очень важно — что по своему разумению!

Ну вот, теперь яйцо всмятку в горло не лезет. А от одного вида свежего, еще влажного козьего сыра даже тошнит.

Что там она знает на самом деле, эта мама, которая ВСЁ знает?

Во всяком случае, пусть даже она и видела, как они сидели на тракторе, она же не ощущала этого легкого теплого дыхания на затылке, она не заметила, какие у Реми пальцы — с квадратными кончиками. Она не плыла по Провансу на неподвижном и подпрыгивающем в полете тракторе над подсолнухами, над абрикосовыми деревьями, и ей не играл оркестр цикад.

— Э-эй, Ма-тиль-да! Ты где? Что с тобой?

Что с ней? Правда, что с ней, с ее Тильдой? Ей плакать хочется, вот что с ней. Потому что ее предали. Собственная мать предала, мамочка, которая слишком много знает и слишком скоро выдает все, что знает!

Растерянная Селина решила чем-нибудь отвлечь дочь от грустных мыслей: она всегда делала так, когда на глаза малышки набегали необъяснимые, непонятные слезы, которые, впрочем, кажется, так огорчали и ее саму, что Матильда первой же пыталась сдержать их — по мере возможности, конечно, потому что если еще и плакать нельзя, то уж тогда…

— Слушай, а эти фермеры вроде бы взяли на лето мальчика… К себе в семью, на каникулы…

Матильду мамино заявление застало врасплох. Слезы застыли, не скатившись с ресниц, они могут еще отступить назад, повернуть обратно, вспять по дороге горя, подняться вверх по этой тропинке… Она еще может и не заплакать… Это зависит… Это зависит от…

— А ты его видела?

— Кого, детка?

— Да этого мальчика! Видела, видела, мам, скажи, ну скажи!

— Нет. Они мне только рассказали о нем немножко… Ребенок из детского дома, вот и все… А что? Почему ты спрашиваешь?

— А ничего! А нипочему! Нипочему! — повторяла Матильда, которая решила, вместо того чтобы вернуть слезы на место, избавиться от них, шумно высморкавшись в бумажную салфетку.

Селина вздохнула и взяла себе козьего сыра.

Теперь Матильда знала: ее тайна в целости и сохранности, как и ее право открыть секрет или сохранить его только для себя, чтобы наслаждаться в одиночку, облизываться, перебирая в памяти подробности.

— Можно мне сыр посыпать сахаром?

— Конечно, дорогая…

Мать и дочь молча ели — каждая свою часть фермы: Селина — присоленную, Матильда — сладкую, сахарную.

— А что это значит — ребенок из детского дома? — спросила Матильда, проглотив последнюю ложку и чувствуя, что наелась так, будто слопала козу целиком.

— Ребенок, у которого нет родителей и заботу о котором берет на себя государство: он воспитывается вместе с другими такими же детьми.

— Ага… Понятно…

На самом деле ей было непонятно. Она вспомнила огромную тельняшку. Ей-то казалось, что государство должно было бы одевать детей, у которых нет родителей, в подходящие по размеру вещи.

Тельняшка… Сразу же нахлынули — одна за другой — волны воспоминаний об амбаре… Матильда пока еще просто наблюдала за этим приливом, как на берегу океана, когда волны были чересчур большие, высокие, будто выбирая: нырнуть ей вон под ту или подождать следующей, поспокойнее. Босые ноги по щиколотку в пене прибоя, руки судорожно сжимают голубой спасательный круг, в душе борются страх и нетерпение…

Ее мучили вопросы: как женщины поступают в таких случаях? Как они должны поступать? Когда они — подружки? Рассказывают ли они одна другой, если случилась ВСТРЕЧА, все — с начала до конца? А может быть, наоборот, лишь самую малость, главное сохраняя в тайне?

Матильду подбодрил и побудил действовать абрикосовый компот. Они же вместе собирали эти абрикосы, вместе вынимали из них косточки, и было так весело!

Она выбрала волну. Решено: вот эта, которая набежит первой. А теперь — быстро! быстро! чем скорее — тем лучше!

— А я видела!

— Что ты видела? А? — рассеянно спросила Селина.

— Не что, а кого! Мальчика я этого видела! Знаю даже, что его зовут Реми!

А вода-то оказалась не такой страшно холодной… И не так уж тут глубоко… Дно не ушло из-под ног. Она правильно выбрала волну. Вообще-то, уже можно, наверное, отбросить спасательный круг. Ну, почти пора…

— Да ты что? Правда? — воскликнула Селина, ее — по всему было видно — ужасно заинтересовала новость.

Матильда облокотилась на стол.

Мать устроилась напротив в той же позе.